Форс-мажор – навсегда!
Шрифт:
Дело за малым – докажи своим, что ты свой!
Доказывай не доказывай – без тебя тебя «решили»: «Воры, проходимцы и оборотни! Вы еще меня плохо знаете! Вы еще меня узнаете!» После подобных слов одно из двух: либо утереться и продолжить службу, наплевав на высокопоставленного дурака, либо… уходить.
Токмарев ушел. Сдал табельный «макар» и ушел – пока по болезни (положено! не отнять!), потом… видно будет. В коробейники податься? Сколько ждать грядущего «потом»?! Вечность?! Не меньше. Надо ли тогда ждать?!
Две известные российские беды – плохие дороги и дураки. Качество дорожных покрытий (а чаще отсутствие
Отменное качество у генерала Середы! Абсолют! Единственное спасение – держись подальше от!
Токмарев и держался подальше – просто в силу, так сказать, командировочного образа жизни. Но рано или поздно…
Как правило, подчиненные всегда считают начальника если не шизофреником, то малость идиотом – независимо от умственных и деловых качеств вышестоящего. Генерал Середа – редкостное исключение, подтверждающее спорное правило! Документ прилагается…
Документ, размноженный на ксероксе листик бумаги, хранился под стеклом на рабочем столе у каждого неленивого мента:
«Разрешается гражданину Балаевскому В.В. играть на аккордеоне в переходах метро.
Генерал-лейтенант Середа».
Счесть тот листик за удачную пародию на паркетного шаркуна, возглавившего питерскую милицию?
Припаять авторство небезызвестному Пимену, майору из «убойного», пишущему книгу за книгой, – весело, но сквозьзубно (понятно, под псевдонимом… Пимен и есть Пимен, летописец: свидетелем господь меня поставил и книжному искусству вразумил)?
Счесть! Припаять! Когда бы не «шапка» ГУВД на том листике и не мгновенно узнаваемый росчерк (Сер… и завитушка). Так что, увы, подлинник. То бишь ксерокопия, но с подлинника. Возможно, патруль изъял бумаженцию у (см.) Балаевского в (см.) переходах метро и – как удержишься от размножения эдакого!
Ничо! Гармонист, жертва милицейского произвола, еще раз к генералу запишется, еще раз такую же цидулю получит. А Богдана Ульяныча Середу хлебом не корми – дай проявить заботу о населении: «Приходите, граждане! Жду вас по четвергам в своем кабинете. Телефон запишите. Приму личное участие в вашей незавидной судьбе». Вот еще проверить, выполняется ли подчиненными судьбоносное распоряжение о перекраске стен в каждом отделении милиции – из мрачно-зеленого колера в оптимистично-желтенький, и… как бы все проблемы решены.
Бре-е-ед!
А тут еще весна – обострение у шизофреников…
На март-апрель и пришелся пик объявленной генералом Середой кампании «Честь и достоинство». Под этим благовидным девизом-предлогом дали под зад сотням питерских милиционеров – служебное несоответствие. В структуры ГУВД поступали устные приказы о количестве офицеров, подлежащих увольнению; при несогласии с такой постановкой вопроса командир подразделения вызывался на беседу к Самому, где упрямцу предлагалось подать рапорт, и – пшел! свободен! К чести и достоинству многих руководителей, рапортов было много. Что, между прочим, означало: уходят лучшие…
Любому бандюку достаточно заявиться на прием к демократичному Середе (в назначенный четверг, дождик накануне – без проблем, в Питере живем!) и «капнуть»: «Та-ащ генерал! Меня ваш мент заманал! Превышает!» И, будь ты трижды опер, па-апрашу на выход из наших рядов!
Что есть
Бре-е-ед! Ну бред же!
Он. Бред. Наяву.
«Здравствуйте! Сейчас я вам расскажу про “Красную Шапочку”: Взамен уволенных «оборотней» набрать юнцов (главный критерий годности – рост под два метра), срочно обучить английскому, пошить каждому фуражку с красным верхом, обозвать городовыми, запустить на Невский. И наступит тишь-благодать!
Артем Токмарев выслушивал нецензурщину коллег по поводу нового начальства, сочувственно цокая и мыча сардоническое «м-м-мда-а-а». Убеждался воочию в справедливости нецензурщины, наблюдая Середу по местному ТВ-каналу: повадился генерал беседовать с жидкоусым популистом-популизом на тему «Глава ГУВД – робокоп, Жеглов, дядя Степа в одном лице!»
Симптомы налицо… Но все это отстраненно, на дистанцию. Как-никак, дистанция огромного размера: вы, ребятки, здесь, в Питере, а Токмарев через пару дней снова туда… куда подальше… в командировку. Согласно приказу.
Приказ. «Выделить 38 сотрудников для предотвращения массовых беспорядков в зоне компактного проживания этнических… на территории…»
Кадровик читает, не понимая. Куда?!
Туда!
На сколько?
На сорок пять суток. Не обсуждать! Выполнять!
Так точно! Не хватало еще обсуждать! В ФИНО выписать деньги – и вперед! В сводный отряд, включающий липецких-тамбовских-красноярских омоновцев, – резерв командования. Командировка – сорок пять суток. Если на сутки больше – надо приплачивать за участие в боевых действиях. Дополнительные надбавки, льготы…
Отстрелялся (в буквальном смысле! куда уж прямее!), вернулся. И…
– Слышь, старик! У нас тут взводный приболел. Тебе ведь к жене надо, не надо?
– Да не так чтобы… (Деньги на Димку переводятся исправно, а лишний раз общаться – только нервы трепать.)
– Дык! Съезди еще разочек! С новым контингентом! Парни – во! Только с местными условиями – не очень… А у тебя опыт! Наживной! Знаешь, мы тебя представили к ордену, там всякое возможно – в зависимости от того, с какой ноги начальство встанет. Но вот если съездишь, то получишь наверняка!
Орден Токмареву так и не высветился, но капитана досрочно присвоили – после второго визита к детям гор.
Звание обязывает. Командир? И ответь! По возвращении, будь добр, отчитайся – особенно за последнюю, четвертую командировку. Что-то долгонько тебя не было, капитан! Перебор за сорок пять суток – и какой! Где и почему ты, капитан, шлялся, объявившись лишь через три месяца, – особый разговор. А пока:
– Вам было выдано для личного состава тридцать восемь одеял. Где они?
– Ё-мое! Откуда я знаю! Старшина был, знал. Убили старшину…