Форсированный марш
Шрифт:
С трудом шевеля распухшими, плохо гнущимися пальцами, последние оставшиеся в живых бойцы 7-го батальона привели в порядок свою форму, застегнули все пуговицы, надели фуражки и десантные шапочки. Казалось, они слышат сейчас громоподобный голос Черного Джека, легендарного старшего сержанта батальона, который кричит им: «Седьмой батальон коммандос — слушай меня, седьмой батальон коммандос! Приготовиться к параду!» Но только Черный Джек плавал сейчас лицом вниз в воде Ла-Манша среди таких же трупов, как и он… А сами коммандос готовились не к параду, а к гибели.
И, глядя
— Ну, чего ж вы ждете? Примкнуть штыки!
Коммандос торопливо приставили штыки к карабинам. В последний раз посмотрев на своих людей, лэрд круто развернулся и по узкому усыпанному осколками бетона коридору подошел к тяжелой металлической двери. В голове полковника играла невидимая музыка — ему казалось, что он шагает под звук волынок и горнов. Открыв стальные задвижки, намертво удерживавшие дверь, Макдональд на мгновение замер. Коммандос теснились вокруг него. Их штыки тускло отсвечивали в полумраке орудийной башни.
— Вперед! — гаркнул Фергюс Макдональд, выхватывая свой кинжал, и первым выскочил наружу.
— О, Боже всемогущий! — с ноткой восхищения в голосе воскликнул шарфюрер Шульце, когда британские коммандос выскочили из полуразрушенной орудийной башни на яркий солнечный свет. Их вел за собой миниатюрный офицер, одетый в нелепую шотландскую юбку-килт, обтрепанные края которой болтались вокруг его костлявых коленей. Холодная сталь штыков ярко сверкала на солнце.
Молодой штурманн нацелил на англичан свой «шмайссер». Шульце сердито ударил по стволу его автомата.
— Отставить! Не стрелять! — крикнул он.
— Не стрелять! — закричал и фон Доденбург солдатам первой роты, тоже поднявшим было свое оружие. — Повторяю: не стрелять! — Он с неподдельным восхищением смотрел на появившихся из орудийной башни полупризраков-полулюдей, которые медленно, шатаясь, двигались по направлению к ним.
Однако гауптшарфюрер Метцгер, который прекрасно понимал, что должен принять хоть какое-то участие в битве за Дьепп, хотя бы на последнем этапе, чтобы в будущем сохранить свою должность в батальоне СС «Вотан», не желал прислушиваться к подобным приказаниям. Стоя в кузове грузовика, привезшего его на место действия, и сознавая, что в этом положении он прекрасно виден оберштурмбаннфюреру Гейеру, Метцгер поднял свой автомат и нажал на спусковой крючок. С такого расстояния промахнуться было невозможно.
— Остановись, Метцгер! Не стреляй! — закричал Куно фон Доденбург. — Ради Бога, не… — Слова застыли у него на губах — было слишком поздно. Все англичане уже корчились на земле в предсмертных конвульсиях, за исключением шедшего впереди миниатюрного офицера, который успел сделать еще два шага, прежде чем получил целую очередь прямо в живот. Его тонкие колени подогнулись, и он рухнул на землю. Лэрд Аберноки и Дерта, известный также под прозвищем Лис Фергюс, наконец принял свою смерть. Но когда гауптштурмфюрер фон Доденбург подошел к нему и перевернул его тело, он с удивлением обнаружил улыбку на застывших губах шотландца.
Это произошло в пять часов пополудни.
Глава пятнадцатая
Заходящее солнце начало постепенно опускаться в море. Вниз от утесов к воде протянулись густые черные тени. Они частично скрыли тот ужас и хаос разрушения, которые безраздельно царили на пляжах. Однако еще в течение нескольких минут лучи заходящего солнца продолжали заливать бледным красным светом чудовищную картину массовой гибели людей.
Стоя на иссеченной осколками набережной, высшие офицеры штаба фельдмаршала Герда фон Рундштедта во главе с самим престарелым военачальником молча рассматривали поле боя. Тишину нарушали лишь постепенно затихавшие стоны раненого канадского военнослужащего, доносившиеся снизу. Все эти люди были опытными, закаленными в боях ветеранами, вдоволь нанюхавшимися пороха сражений еще со времен Первой мировой войны. И, глядя на то, что было сейчас у них перед глазами, они были все равно ошеломлены масштабами открывшейся трагедии.
Безжалостный огонь немецкой обороны не пощадил никого и ничего — ни военнослужащих, ни техники нападавших. Везде грудами лежали мертвые англичане и канадцы. Вся полоска побережья была усеяна их телами, разбросанными в форме цвета хаки среди остатков разбитых танков, бронемашин и орудий. Все они были навсегда застывшими и неподвижными. Над полем боя царила мертвящая тишина, нарушавшаяся лишь деловитым жужжанием мух, кружившихся над трупами. Налетавшие с моря порывы ветра едва шевелили цветки шиповника, которые некоторые из канадцев успели выдернуть из живых изгородей и воткнуть себе в шлемы, когда всего несколько часов назад спускались вниз к десантным судам, — на которых они надеялись уплыть обратно.
Фельдмаршал Герд фон Рундштедт отвел глаза от этой картины тотального разрушения и произнес усталым голосом очень старого человека:
— Господа, мы не имеем права считать высадку десанта в Дьеппе операцией местного значения. В ней было задействовало слишком много военнослужащих и техники, чтобы это было так.
Жезлом, врученным ему лично Гитлером, фон Рундштедт указал на один из развороченных прямым попаданием танков «Черчилль»:
— Никто не готов пожертвовать двадцатью или даже тридцатью самыми современными своими танками ради операции местного значения.
Со стороны офицеров его штаба послышались голоса, выражающие полное согласие с тем, что только что произнес старый фельдмаршал.
— Как бы то ни было, в наших пропагандистских заявлениях мы обязательно подчеркнем тот факт, что противник предполагал захватить плацдарм в районе Дьеппа, а затем использовать его мощные портовые сооружения и инфраструктуру для того, чтобы обеспечить здесь массированную высадку войск и техники и создать по-настоящему мощную континентальную группировку войск. Мы назовем это неудавшейся попыткой открыть второй фронт. Это ясно, господа?