Фотографии на память
Шрифт:
— Они тоже нас так… Папа били, сестра в школу не пускали. «Азеры» называли… А мы что сделали? Ничего мы не сделали. И она тоже ничего не сделал, — новенький молча подошел к моей парте, собрал книжки, засунул в портфель.
— Вставай, пошли домой.
Мы медленно брели по дороге. Я все время останавливалась, всхлипывала, размазывала по щекам слезы, прикладывала к носу большой и не очень свежий платок новенького.
— Тебя как зовут? — спросила я у него.
— Мамед, — широко улыбнулся мой защитник. — А я твой имя знаю. Ты —
Мамед переложил портфели в другую руку, потянул носом воздух и сказал:
— Тут у вас по-другому пахнет. У нас в Армении не так. У вас бензином, нефтью, рыбой. А у нас в селе абрикосами, виноградом.
Когда мы уже дошли до моего подъезда, Мамед, потупившись, сказал:
— Ты, наверное, скоро уедешь. Я знаю. Нас тоже так… Слушай, а ты армянский язык знаешь? Скажи что-нибудь! Ужасно хочу хоть два слова по-армянски с кем-нибудь сказать. Давай, а?
11
Родители, конечно, не поверили, что я опять подвернула ногу на лестнице, упала и разбила себе нос. Мама вечером позвонила Грише, и тот все ей рассказал. Папа хотел на ночь глядя бежать к Джаванширу и «вытрясти из этого подлеца душу». Но мама встала на пороге и не пустила. Меня рано уложили спать, а утром сказали, что мы уезжаем из Баку.
— Если с Марго что-нибудь случится, я не переживу… — дрожащим голосом говорила мама.
Папа позвонил в Мурманск дяде Вите, попросил найти обмен на Баку.
Родители начали упаковывать вещи.
Дядя Вова принес билеты на послезавтра.
Я стояла у окна, прижавшись лбом к стеклу. Из дома напротив вышел Гриша. Он был один, без мамы. Теперь Раисе Иосифовне больше не нужно провожать Гришу в школу, нервничать. Меня-то, армянки, с ними не будет. Гриша остановился около подъезда. Сейчас он по привычке поднимет голову, чтобы посмотреть на окна моей комнаты. Я быстро спряталась за занавеску. Не хочется мне ни с кем прощаться. Даже с Гришей.
— … Вы действительно летите в Москву и можете захватить мое письмо? — папа ужасно громко всегда говорит по телефону, его слышно даже когда в ванной включен душ. — Сейчас приеду! Третий микрорайон…
Папа бросился к своему письменному столу. Вытащил большой голубой конверт, сунул туда листочки статьи, торопливо отобрал фотографии. Заклеил конверт и надписал: «Москва, в редакцию газеты „Правда“».
— Скоро вернусь, — бросил он маме. — Одна ничего не делай, полежи пока, отдохни.
Мы ждали папу весь день. Сначала мама говорила, что последнее время в городе транспорт ходит просто ужасно. Часами нужно ждать автобуса. Потом начала выглядывать в окно, без толку звонила по записанному папой номеру в третьем микрорайоне. Наконец, не выдержала и набрала номер дяди Вовы.
Так в нашу дверь никто не звонил. Все знали, что мама вздрагивает от резких звуков. Из-за этого папа где-то достал импортный звонок с мелодичной птичьей трелью. Но сейчас даже птичья трель звучала резко и отрывисто. Мама осторожно подошла к двери, заглянула в глазок. Никогда не думала, что в одну секунду можно так побледнеть.
— Марго, — зашептала мама, — иди в комнату. И не в свою, а в нашу с папой. Залезь под кровать. Забейся в самый дальний уголок. Опусти на кровати пониже покрывало. И что бы сейчас ни случилось — слышишь, что бы ни случилось! не выглядывай! Иди, — мама сильно толкнула меня в спину.
В дверь звонили и звонили, а мама без конца набирала по телефону две цифры.
— Господи, — в отчаянии шептала она, — как может быть в милиции занят телефон?
Раздался треск. В прихожей что-то тяжело рухнуло на пол. Паркет заскрипел под тяжелыми шагами.
— Что вам нужно? Я вызвала милицию, уходите! — дрожал мамин голос.
Я не затыкала уши, не опускала покрывало. Слышала, как кричит мама:
— Пожалуйста, уходите! Мы уезжаем, послезавтра нас уже здесь не будет. Умоляю вас, уходите!
Вокруг маминых ног сомкнулось кольцо грязных ботинок. Мама очень тихо шептала:
— Пожалуйста… Умоляю…
Вдруг около грубых ботинок возникли коричневые туфли дяди Вовы. И я услышала, как он старательно выговаривает азербайджанские слова:
— Ребята! Бегите! Сюда идет патруль. Я их по дороге встретил. Десять солдат с автоматами, резиновыми дубинками. А с этой эрмяни я сам разберусь!
Раздался топот, ботинки исчезли. И скоро на их месте появились четыре пары кирзовых сапог:
— Били они тебя? Мы их найдем, слышишь, из-под земли достанем! Денис, Сергей, живо за ними! Иван, срочно звони в «скорую». Скажи, если опоздают, перед комендантом будут отвечать. Мать, не умирай!..
— Там под кроватью Марго… — прошептала мама.
Мне до сих пор никогда еще не делали успокаивающих уколов. От них в голове страшная каша. Все кружится перед глазами и хочется спать. Это дядя Вова попросил врача мне укол сделать, как только маме стало чуть-чуть лучше. И все потому, что я не плакала, не дрожала от страха, не кричала. Просто сидела около кровати, держала маму за руку и не слышала, что мне говорили.
Проснувшись, я встала с дивана, на цыпочках подошла к маминой кровати. На несколько секунд задержала дыхание, чтобы услышать мамино. За окном было уже светло. Значит, сегодня уже завтра. Я тихо пошла на кухню.
— Я не верю, это ошибка, — донесся до меня голос дяди Алика.
Я остановилась, прислушалась.
— Нет, Алик, я сам все проверил. Это был он, — дядя Вова споткнулся, — Гаврош. Случайно все выяснилось. На его глазах старика-армянина избивали. Гарик за него вступился. А они его… насмерть. Вот, смотри. Этот конверт старушка потом подобрала. Видишь: статья, мои фотографии. Не успел Гаврош их передать…