Фотосинтез
Шрифт:
Не приходится прав отстаивать, губ раскатывать.
Ладно не убедишь – но ты даже не разозлишь их.
Раньше без тебя обходились как-то ведь.
Миф о собственной исключительности, возникший
Из-за сложной организации нервной деятельности.
Добрый Отче, сделал бы сразу рикшей
Или человеком, который меняет пепельницы.
Сядет, бледен и бородат
Сашке
Сядет,
И рукава в слезах.
Детка, детка, я не солдат,
Я не держусь в пазах.
Сядет, стащит бронежилет,
Чтобы дышать могла.
Детка, детка, я не жилец,
Тут хрипота и мгла,
Голоса через слой помех,
Красных бегущих строк.
У тебя такой южный смех,
Солнечный говорок.
Ну куда мне до них до всех –
Я никакой игрок.
Сядет, пальцы сомкнет в щепоть,
Будто бы пригрозит,
Поздно, детка, он мой Господь,
Я его реквизит, -
Разбудил и отправил в бой,
Сонную, натощак.
Только б кто-нибудь был с тобой
В день, когда сообщат.
Он шел первым, а я второй,
Но чуть наискосок.
Ну какой из меня герой.
Я дурака кусок.
Он теперь на меня сердит.
Мне надо будет в ад.
Но зачем-то со мной сидит,
Бледен и бородат.
Держит шею, рубаху рвет
Тоненько на бинты.
Очень сильно болит живот.
Очень любимый ты.
Да, по родинкам и бинтам
Встретят нас всех в аду.
Детка, как хорошо, что там
Я тебя не найду.
5 апреля 2008 года.
Провожающих просьба покинуть вагоны
МамеОн ей привозит из командировок
Какие-нибудь глупости: магнит
С эмблемой, порционный сахар,
Нелепое гостиничное мыльце,
Нездешнюю цветастую банкнотку,
Наклейку с пачки местных сигарет.
Она его благодарит, смеется.
Она бы тоже что-нибудь дарила –
Оторванную пуговицу, степлер,
Счета за коммунальные услуги,
Просроченный талончик техосмотра,
Зубную пломбу, тест с одной полоской,
Сто двадцать пятый тест с одной полоской, -
Но это далеко не так забавно.
А больше ничего не остается.
Да нечего рассказывать, хороший.
Давай-ка лучше ты мне расскажи.
28 марта 2008 года, Рязань-Москва.
Тиму
Не сходи с моих уст.
С моих карт, радаров и барных стоек.
Этот мир без тебя вообще ничего не стоит.
Пребывает сер, обездвижен, пуст.
Не сходи с моих строк.
Без тебя этот голос ждал, не умел начаться.
Ты его единственное начальство.
Направляй его, справедлив и строг.
Не сходи с моих рук, ты король червей.
Козырной, родной, узнаваемый по рубашке.
От турецких твоих кровей,
От грузинских твоих бровей,
От улыбки, в которой музыка и Бродвей,
До сих пор беспомощность и мурашки,
Не сходи с горизонта, Тим, но гряди, веди
Путеводным созвездием, выстраданной наградой,
Ты один способен меня обрадовать – значит, радуй,
Пламенем посмеивайся в груди
И не уходи.
Не сходи с моих рельсов ни в этом, ни в горнем мире.
Тысяча моих и твоих прекрасных двадцать четыре.
И одно на двоих бессмертие впереди.
So childish
И он делается незыблемым, как штатив,
И сосредоточенным, как удав,
Когда приезжает, ее никак не предупредив,
Уезжает, ее ни разу не повидав.
Она чувствует, что он в городе - встроен чип.
Смотрит в рот телефону - ну, кто из нас смельчак.
И все дни до его отъезда она молчит.
И все дни до его отъезда они молчат.
Она думает - вдруг их где-то пересечет.
Примеряет улыбку, реплику и наряд.
И он тоже, не отдавая себе отчет.
А из поезда пишет: "В купе все лампочки не горят".
И она отвечает:
"Чёрт".
Экспресс
Если все дается таким трудом, - сделай сразу меня одной из седых гусынь, промотай меня и состарь.
Чтобы у меня был надменный рот, и огромный дом, и красивый сын, и безмолвная девочка-секретарь.
Чтобы деньги, и я покинула свой Содом, и живу где лазурь и синь, покупаю на рынке яблоки и янтарь.
Слушай, правда, ни беззаботности детской нет, ни какой-нибудь сверхъестественной красоты - вряд ли будет, о чем жалеть.
Я устала как черт, - а так еще сорок лет, потребителем и разносчиком суеты, ездить, договариваться, болеть;
Тело, отключенное от соблазнов, и темный плед, и с балкона горы, и Ты, - и Ты можешь это устроить ведь?