Фрагментация
Шрифт:
Они наконец-то поднялись на пятый этаж. Теодор отпустил руку девочки и завозился с ключами. Смирившись с мыслью, что девочка тронутая, он рассеянно заметил:
– Так ты хочешь сказать, что ты родом из Африки? Для африканки ты слишком это… Бледновата. Он тихо рассмеялся собственной шутке.
Девочка снисходительно пояснила:
– Эзили популярна не только в Африке, но и в странах Карибского бассейна, в том числе и на Гаити, откуда я родом.
Теодор услышал, как хлопнула дверь подъезда. Он напрягся, как натянутая струна, вслушиваясь в доносившиеся снизу звуки.
– Зррр, ззррр, зззрр. — Теодор услышал скрежещущие удары, будто кто-то очень тяжелый медленно карабкался по ступеням. Он быстро провернул ключ и отворил первую дверь, за которой располагалась вторая – железная. Металлический скрежет неумолимо приближался, раздаваясь уже примерно
– Сука, – в отчаянии выдохнул он.
Девочка с улыбкой наблюдала за его суетливыми движениями. Посмотрев в глаза Теодора, наполненные страхом, она спокойно сказала:
– Не надо! Сейчас Петро поднимется, и мы войдем все вместе.
Скрежет шагов доносился уже с четвертого этажа. Тело охватила слабость. Теодор опустил руки и прислонился к стене, вглядываясь в лестничный пролет. «Ну, вот и все. Я попался, – с чувством облегчения подумал он. Я признаюсь во всем. За девять детских трупов мне дадут пожизненное». Он с удивлением заметил, что помимо скрежещущих шагов, он слышит негромкое заунывное пение. Остатки школьных знаний подсказывали, что поют на английском:
– Seven stabs of the knife, seven stabs of the sword
Hand me that basin, I am going to vomit blood
And the blood runs down 3 …
Из-за перил медленно показался силуэт поющего незнакомца. Его вид вверг Теодора в состояние доселе неведомого ужаса. Он застыл в ступоре. По лестнице взбирался чернокожий карлик. Его широкое сильное тело венчала непропорционально огромная голова. Карлик был одет в тунику синего цвета без рукавов, расшитую перламутровыми узорами. В правой руке с вздутыми холмами мышц карлик держал скипетр, на конце которого был набалдашник с крестом. Теодор опустил взгляд и увидел, что у карлика вместо левой ноги из-под туники торчит железный протез в форме четырехпалой птичьей лапы с острыми загнутыми когтями. Этим и объяснялись скрежещущие звуки его шагов. На голову карлика, лишенную какой-либо растительности, был водружен блестящий конус, придающий ему вид злобного клоуна. Но еще больший ужас нагоняли его глаза. Они не имели зрачков и пылали ярким малиновым пламенем. Из носа карлика вырвались две тонкие струйки белого пара. Толстые губы расплылись в улыбке. Он посмотрел на девочку и с теплотой в голосе произнес:
3
Семь ударов ножом, семь ударов мечом,
Дай мне чашу сию, я иду пускать кровь,
И пусть кровь потечет… (Пер. с англ.)
– Вот и я, любимая. Мы опять встретились!
Потом он обернулся к Теодору и уже без улыбки сказал, почему-то с украинским акцентом:
– Попался, милок! – он укоризненно погрозил пальцем. – Как звать-то тебя?
Маньяк ошалело пролепетал:
– Теодор.
– Значит, Теодор, – сказал карлик. – А я Петро. Меня зовут Ти-Жан Петро.
Карлик плавно направил левую руку на дверь. Ключ провернулся четыре раза, и железная дверь распахнулась настежь. После этого Петро широко размахнулся правой рукой и со всей силы ударил Теодора скипетром по голове. Теодор на мгновенье ощутил пронзительную боль и потерял сознанье, тяжело рухнув на изъеденный молью половик.
Директор
Накануне я сильно разругался с женой. После рождения Альки скандалы стали регулярным для нас явлением. Странно, раньше мне казалось, что мы с Теей веселые люди, не способные ссориться по мелочам. Вообще, к страстям такого рода я привык с детства. Воспитывали меня бабушка с дедушкой. Дед был человеком ко всему равнодушным после контузии, полученной во время войны. А бабушка, напротив, была женщиной непредсказуемой и немного экзальтированной. Так я и вырос в среде постоянного диссонанса, который проявлялся то битьем посуды, то разбором родственников до пятого колена, естественно, в самых нецензурных выражениях. Мой начальник говорит, что невозможность решить поставленную задачу зависит от недостатка знаний или плохой коммуникации. Так и причины семейных конфликтов достаточно универсальны – это либо равнодушие, которое сталкивается с агрессивной потребностью в заботе и любви, либо неумение вести равноправный диалог. Эти причины обычно дополняются непониманием сути семейной жизни, а также тем, что в девяноста процентах случаев люди не довольны выбранным партнером, то есть apriori имеют к нему претензии. Эрих Фромм правду говорил, что проблема любви не в способности любить, а в выборе подходящего объекта.
Объектом я оказался незавидным. Я часто выпивал, курил, был равнодушен к разнообразным способам зарабатывания денег и поэтому их особенно и не имел. К тому же я частенько впадал в депрессию, которую неизбежно вызывало несоответствие мира моим идеалам. Несоответствие в моем случае носило альтруистичный и из-за этого еще более ужасный характер. Я переживал за брошенных детей, подонков-родителей, из-за инфляции, о ретроградном правительстве и о многом другом. Минусы нашего мироздания я часто редуцировал на себя, сокрушаясь по поводу того, что не являюсь Господом Богом или Дартом Вейдером, способным одним «высером» Звезды Смерти уничтожать миллионные цивилизации. Только в моих интересах было уничтожение отдельных социальных явлений. Даже без всего этого я был достаточно тяжелым и неудобным человеком. Я часто мешал себе и другим, особенно в последнее время, так как к букету моих негативов прибавилась склонность говорить правду. А она у каждого своя, и чужая никому не нужна. Ряды моих приятелей стали быстро редеть.
Тея, напротив, казалась очень перспективной супругой. По крайней мере вначале. Она была из хорошей семьи, состоятельной, если сравнивать с моей, состоящей из меня и мамы – учительницы музыки. Отец Теи успел в бурные девяностые наторговать колбасой и построить себе дом на миллион долларов. Правда, теперь он никак не мог его продать. Он читал Гришковца, Брэдбери и Бердяева, и говорить с ним было интересно. Правда, до определенного момента, который неизбежно наступал после выпитых трехсот граммов водки. Обычно плавная и приятная до этого момента беседа принимала жесткую форму двух координат, между которых ты податливым азимутом катился от восхваления президента Российской Федерации до проклятий в адрес правительства нашей замечательной республики. Мама Теи была человеком, мягко говоря, неприятным. Я роднился не в первый раз, поэтому чувствовал себя абсолютно комфортно, когда теща не вызывала теплых чувств. Будущая жена умела готовить, и, казалось, она искренне любит кулинарию. Тея умела быстро гладить и раскладывать белье с фантастической аккуратностью. Она много что умела и могла научиться любому делу очень быстро. Мой восторг был абсолютно мещанским. Поэтому позже, по мере бытовых атак достоинства Теи стали быстро увядать. Грудь не казалось уже такой упругой после мучительных вскармливаний, а мои рубашки были выглажены не так хорошо, как прежде. Щепетильность жены в некоторых легкомысленных вопросах и абсолютное равнодушие в других, важных для меня, стали меня откровенно раздражать. Это было обоюдно. Житейскую пастораль сменили бурные конфронтации.
Как-то вечером я лежал на диване с температурой тридцать восемь. У нас зимой невозможно часто не болеть. Позвонила жена. Я не очень адекватно отреагировал на обычную просьбу помочь припарковаться около нашего подъезда. Сначала наорал в трубку, брызгая простудной слюной, что я не собираюсь выходить на мороз с температурой, а потом ядовито подколол, мол, за двенадцать лет стажа она могла бы научиться парковаться. У нас был длинный универсал с тонированными стеклами. Парктроника в нем не было. Парковаться на нем в темное время суток было тяжело даже для меня. Проснулась моя совесть. Я подошел к окну и стал наблюдать, как жена безуспешно пытается запихнуть универсал между двумя сугробами, в которые метель превратила другие автомобили. Я не выдержал, накинул куртку и вышел на улицу. Открыв дверцу с водительской стороны, я увидел искаженное ненавистью лицо. Оно показалось мне в тот момент совершенно незнакомым. Именно тогда я почувствовал, что это все, конец.
Что-то говорить ей было излишним. Мимолетно вспомнилась цитата Эмерсона. Что-то насчет очевидности того, что каждый из себя представляет. Она, словно раскаты грома, заглушает всевозможные слова. Тея начала говорить. Крикнула, зачем я приперся, мог бы и дальше лежать на диване и злорадствовать. Мне бы надо было захлопнуть дверь, уйти прочь и больше никогда не видеть ее. Но вместо этого я дернул Тею за меховой воротник, так сильно, что он затрещал, норовя оторваться, и резко вытащил из машины. Она закричала что-то неприличное, швырнула в меня ключами и убежала в подъезд. Я припарковался. Посидел немного в прогретой машине. Мысли шли нехорошие и грустные.