Фрагментация
Шрифт:
Из характеристики: “Трудолюбивый, добросовестный, исполнительный, старался повысить квалификацию. Был скромным, тактичным, вежливым. За время работы в цехе в совершенстве овладел профессией слесаря-ремонтника, всегда стремился к повышению квалификации…” Грубая подпись слесаря.
– Как-то не вяжется!
И точно, в углу листа виднелось размазанное от безуспешных попыток стереть слово “Пиздеж”! Явно Рябкин постарался», – подумал Пахтакор и раскрыл вторую папку с материалами. «Так. Дальше
Головатко кто-то сильно избил на улице. Он попал в больницу. Сломаны ключица и три ребра. Сведения из милиции: копия протокола и информация о том, что позже потерпевший забрал заявление. Со слов матери, в течение недели после происшествия сын не ходил на работу, ничего не ел, лежал в постели и своими переживаниями ни с кем не делился. В этот период стал еще более раздражительным, вспыльчивым, начал копить деньги на пистолет для того, чтобы “защищаться от обидчиков”. Стал часто уходить ночью из дома, возвращался только под утро. В это же время Головатко много времени проводил за перепиской с девушками, с которыми знакомился при помощи интернет-сайтов”.
Дальше следовала распечатка нескольких электронных диалогов по ICQ:
Он: “Я хочу хоть с кем-нибудь встречаться и связать жизнь с одной любимой девушкой. Я хочу, что б этой девушкой была ты. Я хочу тебя!”
Девушка: “Я хочу тебя тоже, но за двести долларов”.
Он: “Давай встретимся, и я покажу тебе то, что ценнее денег”.
Девушка: “Что покажешь? Яйца Фаберже?”
Он: “Я покажу тебе страх. Ты его увидишь в своих собственных глазах”.
– Так, ясненько. Другая переписка:
Он: “Да, я инвалид третьей группы, ветеран”.
Девушка: “Где воевал?”
Он: “В первую чеченскую, под Моздоком“.
Девушка: “А фотографию можешь прислать?”
После отсылки фотографии.
Девушка: “Какой-то ты совсем потрепанный, бедняга”.
Он: “Пришли мне свое фото”.
Девушка: “Извини, но ты не в моем вкусе”.
Он: “Сдохни, тварь!”
Понятно. Вполне патологичный эгоцентризм со склонностью к невротическим формам реагирования. Опасный тип». – Пахтакор никогда не ошибался. Разве что специально. Когда желание справедливого воздаяния пересиливало врачебную этику. Пора было переходить к эпизодам.
Пахтакор принялся читать протоколы допросов и показания потерпевших. В принципе все эпизоды были очень похожи. Как говориться, лицо преступника было устрашающим, а действия не терпели никаких возражений. Пахтакор удовлетворенно хмыкнул. Схематичность сценария еще более умаляла шансы невменяемости. Последний эпизод отличался лишь тем, что женщина начала яростно сопротивляться и Головатко пришлось перерезать ей горло. Очень точно, о чем свидетельствовал глубокий точный разрез сонной артерии. Все это как-то не вязалось с показаниями обвиняемого…
«Когда я прикоснулся к лицу жертвы искалеченной рукой и оно исказилось гримасой брезгливости, я почувствовал сильнейший спазм в груди. Моя рука невольно дернулась, и нож вонзился в ее горло».
Пахтакор решил, что можно начинать интервью. Словно отозвавшись на его мысли, в кабинет бесшумно вошел Рябкин и приветливо спросил:
– Ну как, профессор, здоров иль болен подопечный?
Хорошее настроение следователя вызывало легкое недоумение. «Пообедал, наверное», – подумал Пахтакор и, не отрываясь от бумаг, ответил:
– Это зависит от того, какие координаты расстройства мы будем использовать.
Рябкин непонимающе мигнул и переспросил:
– То есть?
– Понимаете ли, расстройства личности представляют собой непрерывный континуум, включающий как пограничные с нормой формы, так и глубоко патологичные варианты. Не всегда легко провести четкую грань между чертами, формирующими патологию, и чертами безобидной индивидуальности.
– Простите, профессор, но у меня юридическое образование. Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
– Я имею в виду то, что определять, болен Головатко или здоров, не входит в нашу задачу, – сказал Пахтакор. – С точки зрения психиатрии, здоровых людей нет вообще. Наша задача – это выяснить, насколько ненормальность его действий была подконтрольной. Мог ли он осознавать фактический характер преступления или же из-за расстройства он не был способным это сделать. И вам, как юристу, занимающемуся такого рода преступлениями, следовало бы знать компоненты формулы невменяемости.
Рябкин заметно погрустнел и опустился на свой стул.
– Нет, ну почему же, я помню, что юридический критерий невменяемости определяет степень нарушений интеллекта… Способности отдавать отчет в действиях и так далее…
– Абсолютно неверно, – едко заметил Пахтакор. – Во-первых, невменяемость не всегда связана с умственными нарушениями. Во-вторых, социопаты чаще всего очень умные люди, но совершенно безвольные. Во-третьих, формула невменяемости – это симбиоз двух критериев – медицинского и юридического. И если первый определяет свойства патологии, то второй анализирует возможность свободного выбора. Формула невменяемости предполагает не само по себе наличие патологии, а то, что именно она послужила причиной преступления.
Прошло полчаса. Пахтакор закончил записи и достал из портфеля диктофон и бланки вопросников.
– Возможно заявить прямо сейчас, что Головатко вменяем. У него нет стойкого изменения личности, как, например, у шизофреников, нет поражений интеллекта и острой психопатии. Однако наличие некоторых признаков реактивного психоза, будь это следствие школьных избиений или ампутации пальцев, делает дальнейшую проверку необходимой.
– Так значит, можно приводить? – встрепенулся Рябкин.
«Господи, кому я все это говорю? И зачем?!» – подумал Пахтакор и кивнул.