Фрагментация
Шрифт:
В-третьих, многие эмоциональные потребности у детей-сирот очень слабо выражены или, наоборот, гипертрофированы, например потребности во внимании или любви со стороны взрослых. Некоторые дети доверчиво притягиваются к каждому встречному, с жадностью, с необузданным желанием получить хоть чуточку любви и ласки. Как правило, такие ожидания не всегда оправдываются, и тогда мы получаем полную противоположность – недоверчивого, озлобленного подростка, чье сердце закрыто для посторонних на семь замков.
Сегодня у нас был знаменательный день. У ребят, которые подали заявки на возвращение, сегодня была назначена первая встреча с менторами. Какое все-таки это благородное слово – ментор. Наставник и учитель с аккуратно выглаженным белым воротничком, умный, добрый, великодушный человек с великолепными манерами.
Сразу после завтрака нас распределяли по специализированным мастерским. Здоровые люди умеют придумывать красивые названия для совершенно нелепых вещей. Как можно назвать мастерской место, где люди вроде нас целыми днями вытачивают никому ненужные деревянные предметы? Ах, да! Совсем забыл. Когда изредка к нам приезжает делегация столичных чиновников, мы выносим им поднос с нашими изделиями – корявыми подсвечниками. Потом мы стойко выдерживаем шквал неискренних похвал, и на наших не совсем приятных лицах застывает двусмысленная гримаса. Мы не понимаем: если подсвечники так прекрасны, то почему их всех не раскупят или не отправят нас работать на какой-нибудь завод? Почему все только восторгаются, но уже через десять минут спешат уехать?
Столярная мастерская представляла собой огромный плохо отапливаемый деревянный барак. В нем всегда находился Марис – человек огромного роста с вечно угрюмым бугристым лицом. Халат Мариса обычно был покрыт ровным слоем опилок. И частенько с длинной щетины на его щеках свисали завитки белой стружки. Марис по профессии был столяр и очень мне нравился. Он говорил только по делу и редко на нас ругался. Мог, правда, дать затрещину. Но только для того, чтобы мы себя не покалечили. Дай, например, придурку в хоккейной каске рубанок, так он быстро сровняет нос себе и соседям. Так что работа у Мариса была ответственная.
Профессия его носила довольно странное название. Я никак не мог понять, почему человека, который занимается деревом, называют столяр. Это слово совершенно не подходит для такой грубой работы. Вот, например, есть похожее слово, «футляр», и оно означает совсем другое, нечто изящное. «Юбиляр» или «дояр» тоже выглядят намного повеселее. Эти названия лучше подходят для того, что означают. Потому что частичка «яр» ну точно очень яркая. Юбиляр всегда нарядный, и дояр тоже, так как всегда с молоком. А волосатый грустный мужик со стамеской и стружками на бороде с «яр» никак не сочетаются. Ну да ладно, я опять увлекся.
До Мариса дела в мастерской обстояли куда хуже. До него там жил длинный и бесформенный, как дождевой червяк, Ивар. Он был очень злой. Иногда он оставлял у себя в мастерской кого-то из нашего брата, в наказание за плохо выполненные задания или баловство на уроке. Ивару почти все разрешалось, так как он был дальним родственником нашей бывшей начальницы Ингриды. Потом уволили их обоих. Я никогда не забуду того вечера, когда маленький Атис вернулся из мастерской с бледным перекошенным от боли лицом и, не раздеваясь, заполз на кровать, зарылся с головой под оделяло, долго крутился там и стонал. Потом он заснул, одеяло немного сползло, и мы увидели, что штаны Атиса и простыня испачканы кровью. Атис потом долго болел и при упоминании мастерской весь сжимался в трепещущийся комок. Потом столяра Ивара как-то показали по телевизору. Он оказался преступником, так как постоянно что-то нехорошее делал с мальчиками, не только у нас, но и в других местах.
Сегодня как-то особенно было заметно, что ребята работают без энтузиазма. Может мне это казалось от того, что я очень сильно ждал встречи с ментором, и время тянулось очень медленно. Я постоянно представлял, как он будет выглядеть. Человек, которого таким словом назвали, не может выглядеть просто. Он должен быть явно высоким, с немного добрыми, но строгими глазами. Да! Он должен быть по-отечески добрым. Или скорее по-человечески. Пока я предавался своим фантазиям, остальные ребята занимались обычной бессмысленной работой. Марис раздал каждому из нас по деревянному бруску и сказал, что сегодня мы будем вытачивать подсвечники. Удивил прямо! Это-то в тысячный раз. Потом он выдержал паузу и добавил, что будем работать на токарном станке. Это он всегда произносил торжественно. Словно токарный станок был каким-то священным явлением. Хотя, если судить по нашим «успехам», он таким и являлся. Никто из нас толком не мог овладеть искусством управления им. У кого-то все время выскакивала деревянная болванка из-за того, что резец заходил слишком глубоко. Либо же резец заходил неглубоко, но канва получалась не такой равномерной, как хотел Марис. А иногда болванку закручивали слишком сильно, и она плохо крутилась. В общем, хлопот с ним было много.
Токарный станок надсадно гудел, как старый космический корабль, который вот-вот развалится. Я прямо чувствовал, как внутри него шевелится множество железных деталей, и, судя по частому неритмичному бряканью, некоторые из них давно отвалились. Сегодня совершенно не хотелось сосредотачиваться на ненавистной канве. У меня несколько раз сорвалась болванка, с предательским грохотом прокатившись по полу. Марис неодобрительно на меня уставился. Я решил ретироваться. Сказал, что у меня болит живот, и отпросился в туалет. Вышел на улицу, полной грудью вдохнул душистый сиреневый воздух. Он всегда сиреневый и немного зеленоватый в это время года. Не потому, что цветет сирень. И не потому, что две недели назад «хумпала» (так мы называем гуманитарную помощь) выдала нашему «лесном дому» двадцать два синих свитера. В них мы стали еще более похожими друг на друга. Просто раскидистые ели, которые окружают барак мастерской, превращают яркий солнечный свет в нежное фиолетовое марево. Высокие ели преломляют бесцветные солнечные лучи зелеными колючими ветвями. Наверное, это одно из волшебных свойств еловых иголок.
Вдруг я увидел Илзе. Она стояла неподалеку от больших деревянных качелей, построенных здесь очень давно и неизвестно кем. Я подошел к ней. Илзе посмотрела на меня и грустно улыбнулась. Как всегда, она подняла на меня свои загадочные глаза. Большущие пушистые ресницы вздрогнули, и у меня замерло сердце. Глаза Илзе были как две глубокие свинцовые лужи. Такие же грустные, одинокие и всепоглощающие. Они были способны утопить и меня, и весь окружающий мир.
Всегда, когда мне хотелось погрустить больше, чем обычно, я приходил к Илзе. Она была очень несчастная. Все время ждала свою маму. Многие на ее месте уже давно перестали бы кого-то ждать. Отсутствие надежды избавляло от напрасных страданий. Сегодня я ждал ментора и понимал Илзе лучше обычного. Мне хотелось поговорить с кем-то, кто тоже кого-нибудь ждет. Мать Илзе заболела шизофренией, когда ей было примерно лет шесть. В один прекрасный день она выбежала во двор, в котором играли дети. Она стала поливать их из лейки и кричать, что в город приехал зоопарк и там есть слон, который вот прямо сейчас пришел в гости и хочет всех искупать. Только вот в лейке была не вода. Там был уксус, смешанный еще с какой-то гадостью, вроде растворителя. Дети плакали и убегали от нее, а соседи вызвали полицию. Приехали полиция и скорая помощь. Маму Илзе увезли в больницу, и некоторых детей тоже, у которых были ожоги. Саму Изе в тот же день забрала социальная служба. Сказали, что теперь она будет жить в круглосуточном детском садике. Вначале Илзе жила в обычном детском доме, но потом врачи поставили ей кучу диагнозов и поместили к нам.
Я всегда удивлялся, как быстро здоровые дети обрастают болезнями в наших прекрасных заведениях. Наши врачи всегда говорят, что здоровых людей нет и быть не может.
– Как ты думаешь, – спрашиваю я Илзе, – придет ли сегодня твоя мама?
Илзе смотрит на качели и говорит:
– Она может прийти в любой день. Сегодня тоже. Но для этого надо выполнить задание. Я бы хотела, чтобы ты помог мне. – Она заговорщицки на меня смотрит. Я не могу отказаться. Илзе считает, что для того, чтобы мама вернулась, ей нужно все время выполнять разные задания. Она сама их придумывает, и обычно их исполнение доставляет уйму проблем. Иногда задание заключается в том, чтобы пробежать десять раз вокруг нашего дома. А иногда ей надо убежать в лес и найти там самый красивый цветок. Или, например, ей нужно взять молоко, выданное нам на завтрак, и вылить его в ручей, который течет за домом. Причем не только свое молоко, но и мое, и еще чье-нибудь. Я с ней всегда соглашаюсь. Задания-то в принципе безобидные. После каждого задания Илзе уходит в свою комнату и ждет, когда придет мама. Ждет, пока ее не позовут на ужин, или не отведут обратно в комнату, где она заснет. Но мама ее так и не приходит.