Фрагменты прошлого
Шрифт:
– Конечно, - она взяла отчет, переданный Ханной.
– Я проверю это, как только пройдет утренний обход. Какая группа крови должна быть?
– Я не знаю, но точно не четвертая положительная.
– Поняла. Я дам вам знать, как что-то найду.
Выполнив первую обязанность, Ханна направилась в комнату своей матери. Чаша лжи сжималась в ее руках.
– Привет, мам! Я принесла тебе пирожные. Глазированные. Твои любимые. И не волнуйся - я убралась после готовки.
Ее мама смутно улыбнулась.
– Здравствуй, дорогая!
Ханна старалась не дать себе улыбнуться.
– Ты хорошо позавтракала?
– спросила она.
Мать расплылась в улыбке.
– Французский тост. Мой любимый.
Дороти помнила, что она ела час назад, и помнила, что любила на завтрак, но свою младшую дочь вспомнить не могла.
Прекрати это, приказала она себе. Просто улыбнись и сделай ее день немного лучше.
Почему это так чертовски трудно осуществить? Почему ей было так легко успокоить противных незнакомцев по поводу их миллионов и так трудно играть перед своим родителем?
– Сегодня день кино, - сказала она с воодушевлением, когда достала из ванной бумажное полотенце и подала своей матери слегка раздавленный брауни.
– Ты слышала, что сегодня будут играть?
– Я не думаю…
Ханна не должна была задавать такой вопрос.
– Тогда посмотрим.
Она нашла лист ежедневных мероприятий, представленных постояльцам, как будто они находились в веселом круизе, а не в ожидании смерти.
– О, это «Старые ворчуны». Я давно его не видела. Я думаю, тебе понравится. Фильм не слишком длинный, но в конце актеры поют.
– О, я люблю пение!
– Я знаю! Выберем, что тебе надеть? Может, добавим помаду?
Несмотря на ее радость, руки Дороти сегодня сильно дрожали, поэтому Ханна сначала помогла ей съесть пирожное, а затем принялась искать яркий наряд, соответствующий ее настроению. Она разложила одежду, затем приблизилась к маме, чтобы нанести ей небольшое количество пудры и румян, как будто они собирались на обеденное шоу вместо комнаты отдыха.
– Вы такая милая девушка, - сказала ее мать.
– Спасибо.
– У вас есть дети?
Боже, она выглядела бесплодной даже в качестве незнакомки.
– Нет. Детей нет.
– Мне очень жаль.
Мать протянула руку, чтобы погладить ее по руке, и Ханне пришлось подавить желанию крепко обнять и прижаться. Она скучала по объятиям. Мать вздохнула.
– Иногда их не должно быть.
Ну, это не должно было произойти из-за контрацепции, которой Ханна усердно пользовалась в течение почти тридцати лет, но она не упомянула об этом. Ее мама никогда не понимала желания Ханны остаться бездетной. Деменция не собиралась облегчать понимание этой идеи.
– Вы должно быть замужем, все же.
– Раньше была, - ответила Ханна.
Ее мать наклонилась, чтобы прошептать.
– Не… не развод?
– Боюсь, что так.
– О нет! Бедняжка.
Была ли она бедняжкой? Она чувствовала себя довольно хорошо. Правда была в том, что она не
Но он убедил ее своим ужасным терпением, любовью и пониманием. Он обманул ее, заставив думать, что она похожа на других людей. Она не была похожа. Она чертовски хорошо знала, что нет, но она все равно вышла за него замуж из чистой надежды на это. И как только кольцо появилось у нее на пальце, она начала его ненавидеть.
Это была ее вина. Но это не значит, что она должна отдать ему половину нажитого. Он зарабатывал свои собственные деньги как профессор истории все время, пока они были женаты. У него будет чертова пенсия к тому времени, когда он уйдет с преподавания.
Она улыбнулась и хлопнула руками по коленям, когда встала.
– Одежда перед помадой. Я не хочу испачкать красным вашу желтую блузку. Я позвоню медсестре, чтобы она помогла, хорошо?
Дороти не могла стоять самостоятельно даже несколько минут, а Ханна не могла поддерживать ее одна. Бекки и Рэйчел наверняка могли. Но не Ханна.
Она вызвала медсестру.
Петь вместе было бы весело. Когда она безразлично подумала об этом, Ханна обнаружила, что очарована тем, как мозг отступает для людей, страдающих деменцией или болезнью Альцгеймера, осветляя старые воспоминания, даже когда он украл новые. Память ее матери, казалось, функционировала в скользящих масштабах в наши дни, толстая и крепкая в самом дальнем конце, и изношенная в самое ближайшее время. Иногда ее воспоминания приближались, кратко касаясь настоящего, но обычно оно решалось где-то посередине. В худшие дни она зависала с самого начала.
Как только Дороти оделась и накрасилась, Ханна медленно повела ее к комнате отдыха, делая паузу, чтобы ее мама могла поговорить с другими пациентами по дороге. Ханна узнала некоторых постояльцев по фамилии, на их лицах появились глубокие морщины и слезящиеся глаза.
Залы здесь были веселыми и яркими, но невозможно было замаскировать запах мочи в воздухе. Она надеялась, что ее мама привыкла к этому. Ханна надеялась, что она тоже скоро к этому привыкнет.
Через несколько минут после того, как они обосновались возле пианино, Ханна почувствовала, как дрожащая рука матери потянула ее за рукав, и когда она посмотрела на нее, Ханна вскочила от удивления. Внезапно, просто так, голубые глаза ее матери наполнились слезами.
Дороти подмигнула.
– Не сообщай медсестре об этих пирожных, иначе они могут не дать мне печенье во время обеда.
– Конечно, мам.
– Они милые девушки, но иногда они похожи на тюремных надзирателей, клянусь. И не говори им, что я это сказала.
– Не скажу.
– Спрячь пирожные в моей тумбочке прежде, чем уйти. Ты никогда не была пекарем с голубой лентой, Ханна, но они вкусные.
– Спасибо, мама.
Она взяла мать за руку и крепко сжала ее, целуя тонкую кожу костяшек пальцев. Лучшие чертовы пирожные, которые она когда-либо пекла, и их производили в магазине люди, которым было наплевать. Она заслужила удар боли, который встал комом у нее в горле.