Француженки не терпят конкурентов
Шрифт:
Она обхватила его ногами. Ее переполняла неистовая и безумная жадная страсть. Полуночно таинственные глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, не сводили с нее напряженного взгляда, и он, прижав низ ее живота к своей восставшей плоти, на сей раз придал ее телу легкие покачивающие и вращательные движения.
Ее глаза изумленно распахнулись. С каким-то испугом она вцепилась в его плечи.
– Да, – прохрипел он. – Да, да, да. Позволь мне познать тебя…
Его рука нащупала молнию на ее бедре возле талии – так ловко, что он, должно быть, уже заметил ее раньше и просто дожидался удобного момента, чтобы расстегнуть.
И тут прозвенел серебряный дверной колокольчик.
Филипп вскинул голову. Ледяной ужас пронзил Магали.
Тихо выругавшись, Филипп в молниеносном броске сдернул с вешалки куртку и попытался прикрыть наготу Магали.
Но Женевьева и Эша появились в кухне до момента, как он успел сдернуть куртку с крючка…
Филипп оказался единственным, кто из этой компании не застыл в безумном смущении. Мысленно рассыпаясь проклятиями, он загородил Магали телом, засовывая ее оцепеневшие руки в рукава куртки и застегивая молнию на ее обнаженной груди. Одна грудь все же выскочила наружу. О господи, господи… Филипп бросил взгляд на лицо Магали и опять тихо выругался.
– Все в порядке, иди! – судорожно-хмуро буркнул он и, открыв перед ней дверь, вытолкнул Магали из кафе как куклу, продолжая закрывать картину событий собой как щитом.
Увидев, что студеный воздух привел ее в чувство и она резво потрусила по двору, он повернулся к тетушкам и отрывисто вопросил:
– И какого жанра поэзию предпочитает ваша подруга? Хокку?
Глава 19
Ни за что и никогда, пусть пройдет миллион лет, Магали не сможет забыть того дикого ужаса, который лишил ее разума в тот злополучный момент. Женевьева и Эша застали ее… полуголой… на кухне… с Филиппом Лионне. О господи.
Всю ночь она мучилась и терзала себя. Свернувшись калачиком, Магали лелеяла свое чудовищное унижение… А ее рука, проникнув к лону, пыталась тем временем облегчить то отчаянное и страстное неутоленное желание… О господи…
Резко перевернувшись на живот, она засунула под подушку сжатые в кулаки руки и вновь представила себе лицо тетушки Женевьевы. Потом перед ней всплыл образ Филиппа, разгоряченного и подавленного в неистовой обреченности. Его лицо сменило лицо тетушки Эши.
Мысль, каким же, черт побери, было ее собственное лицо, заставила Магали опять свернуться калачиком. Но какое значение имело выражение ее лица, если она предстала перед ними полуодетой?
Она еще надеялась, что ее терзания прервет стук в дверь и возвращение незваного гостя, чтобы она выплеснула на него все эти мучения или по крайней мере дождалась хоть какого-то сострадания. И к тому же избавилась бы от отчаянной неутоленной страсти. Но он так и не пришел.
Она подумывала о бегстве.
Но мысль о потере этого замечательного дома казалась ей невыносимой.
У нее никогда не было такого надежного родного дома, исполненного постоянной и настоящей любви.
Она полагала, что отныне весь остаток жизни ей придется притворяться перед тетушками, пряча свои чувства под черным очками.
Может быть, не только перед тетушками, но и во время прогулок, проходя мимо кондитерской Филиппа.
Мимо кондитерской Лионне…
Господи,
Она постаралась успокоиться и подумать о чем-то более приятном, но через мгновение опять мучительно сжалась и спряталась под одеялом, представив себе лица дорогих ей людей.
Филипп просто мерзавец! Она готова убить его.
Он сделал это специально. Подстроил… «Тогда, кстати, вы узнаете, почему я старался увести Кристофа подальше от вашей кухни». Он все продумал. Заранее.
Разве только не учел, что ему могут помешать Женевьева и Эша, потому что после того как прозвенел дверной колокольчик, его лицо приобрело невообразимо потрясенное и отчаянное выражение. Однако он планировал соблазнить ее. Как будто она была какой-то жалкой особой, которую можно расчетливо соблазнить.
Такой она, очевидно, и оказалась.
Настоящий негодяй.
Она не сомневалась, к чему этот негодяй собирался приложить свои руки, если бы их не застукали. О боже, ну почему этот поэтический вечер не закончился хотя бы пятью минутами позже?
На следующее утро она, как могла, оттягивала свое появление на кухне в кафе. И дотянула до того, что как раз столкнулась на лестнице с выходившими из своей квартиры Женевьевой и Эшей – те, очевидно, тоже всячески оттягивали момент неминуемой встречи. Магали вздрогнула. Они тоже. Все упорно прятали глаза.
– Я собиралась… собиралась приготовить глазурь для торта, – запнувшись, пробормотала, не помня что, Магали и опрометью бросилась вниз по лестнице.
День явно не задался. У Магали все валилось из рук. То и дело она что-то проливала или просыпала. В такие неудачные моменты Эша и Женевьева покашливали и обменивались смущенными взглядами, которые она подмечала всякий раз, как осмеливалась поднять голову.
Глазурь у нее сгорела. Заканчивая размешивать шоколадный напиток, она порезала палец, и пришлось начинать все сначала, поскольку в кастрюльку попали капли крови. А когда в кафе появился Грегори, один из кулинаров Филиппа, она просто выронила из рук кусок свежеиспеченного ягодного торта и, отчаянно стараясь не разреветься с досады, принялась соскребать его со своих сапожек. Магали бросила в его сторону сердитый взгляд. Подчиненный ее врага не мог быть ее другом. К тому же, насколько она понимала, Филипп злорадно делился с ним своими победами.
Нет, она все мучительнее чувствовала свой позор. Если только возможно опозориться еще больше, чем вчера вечером, когда ее родные тетушки застали ее flagrante delicto [90] . И все-таки ей удалось понять, что стиль жизни Филиппа не позволит ему злорадствовать с теми, кто ему подчинен, по поводу его сексуальных приключений.
Грегори явно огорчило ее странное недовольство, и он с нерешительностью взглянул на Клер-Люси, сидевшую за своим излюбленным угловым столиком с чашкой ароматного шоколада – в надежде, что она что-то ему пояснит.
90
На месте преступления, с поличным (лат.).