Французская карта
Шрифт:
Царский поезд прибыл в Бахчи-сарай точно по расписанию, составленному Таврическим губернатором: 21 мая 1787 года, в шестом часу вечера. Перед ханским дворцом на мосту через реку Чурук-Су государыню приветствовали русские чиновники, возглавляемые управителем канцелярии коллежским советником князем Мещерским, представители крымско-татарской знати с председателем местного самоуправления карачи Мехмет-беем из рода Ширин, духовенство, как православное, так и мусульманское, дервиши из ближайшего текие, которые тут же исполнили для самодержицы всероссийской свой коронный номер: верчение на одной ноге под удары барабана и звуки турецкой флейты в течение получаса.
Но, по правде говоря, царица выглядела несколько уставшей.
Милостиво она попрощалась только с татарскими беями и мурзами, которые командовали сотнями в царском конвойной полку. Она поблагодарила их за верную службу и отпустила по домам вместе с их воинами. Мусульмане знали, что это означает: табуны наградных лошадей уже ждут их на восточной окраине города. Потому они низко поклонились великой повелительнице народов Севера и бросились вон из ханских покоев. Надо же было успеть выбрать в тех табунах лучших скакунов.
Всем остальным участникам встречи аудиенция была назначена на следующий день.
После ужина Екатерина Алексеевна отправилась в ханскую опочивальню, для нее приготовленную, а солдаты из эскорта встали там на караул у дверей. Послы сэр Фитц-Герберт, граф Кобенцель и граф де Сегюр, путешественник принц де Линь расположились в другом здании, в комнатах бывшего гарема. Единственной мебелью им служили лишь широкие диваны вдоль стен да ковры на полу. Окна комнат, изукрашенные цветными стеклышками, выходили в прекрасный сад с кустами роз, лавра и жасмина, с ореховыми и тисовыми деревьями. Высоченная капитальная стена отделяла его от дворцового комплекса. Кроме того, сиятельные господа обнаружили просторную комнату с небольшим квадратным бассейном посредине, выложенным белым мрамором. В нем журчал фонтан.
Под равномерный звук падающей воды им почудилось, будто арабские сказки «1001-й ночи» оживают. Дворец восточного владыки, совершенно нетронутый русскими, предлагал им свой комфорт, диковатый, но роскошный. Жаль только, что по скрипучим деревянным лестницам не спустились к ним полуодетые прелестные наложницы крымского хана, хотя, говорили, их тут проживало не менее сотни.
На следующий день за завтраком послы наперебой делились впечатлениями. Бахчисарайская сказка им понравилась. Царица весело отвечала. Она выглядела похорошевшей и посвежевшей. Она сказала, что в ответ на их стихотворные эпиграммы, шарады, шутки, которыми они развлекали ее в течение долгой дороги, она тоже вчера сочинила экспромт с рифмами, посвященный светлейшему князю Потемкину, и хочет его немедленно прочитать:
«Лежала я вечор в беседке ханской, В средине бусурман и веры мусульманской; Против беседки той построена мечеть, Куда всяк день пять раз имам народ влечет. Я думала заснуть, и лишь закрылись очи, Как уши он заткнул, взревел изо всей мочи… О Божьи чудеса! Из предков кто моих Спокойно почивал от орд и ханов их? А мне мешает спать среди Бахчи-сарая Табачный дым и крик… Не здесь ли место рая? Хвала тебе, мой друг! Занявши здешний край Ты бдением своим все вящее укрепляй!» [9]9
Цитируется по книге Н. Кухар-Онышко и В. Пиворович «Великолепный князь Тавриды». Херсон, 2003, с. 82.
Глава пятая
Корабли в Севастополе
Самодержица всероссийская пробыла в Бахчи-сарае пять дней. Потому знатные путешественники имели достаточно времени для отдыха и осмотра достопримечательностей.
Император Иосиф II с послом графом Кобенцелем, например, изъявили желание посетить средневековую горную крепость Чуфут-кале, расположенную недалеко от города и ныне населенную караимами. Те приняли высоких гостей очень хорошо. Первый день ушел на знакомство с наземными укреплениями и пещерами, прорытыми под крепостью. Их длина и ширина, причудливые ходы между ними поразили австрийцев. Во второй день им разрешили побывать в кенасе на богослужении. Там их встретил знаменитый караимский просветитель и историк Авраам Виркович. Он показал библиотеку с древними манускриптами и типографию, основанную в 1730 году. На третий день после обеда «граф Фалькенштейн» и граф Кобенцель еле ушли от гостеприимных обитателей цитадели, ибо караимская кухня по праву занимала первое место на полуострове по калорийности блюд и по их изысканному вкусу.
Принц де Линь, названный Екатериной II «крымским помещиком», и впрямь получил от нее дарственную на участок земли у Черного моря, за горой Чатыр-Даг. Здесь, по преданию располагался храм древнегреческой богини Артемиды, которая похитила дочь царя Агамемнона юную Ифигению и заставила ее быть жрицей в этом храме, что впоследствии послужило сюжетом для трагедии Еврипида «Ифигения в Тавриде». Теперь француз приехал сюда. Храм, конечно, не сохранился. Поселяне отнеслись к принцу вполне радушно, беседовали с ним, расстелив ковры на берегу моря, и угощали его засушенными фруктами урожая прошлого года из своих богатейших садов.
По внешнему виду, одежде и даже по языку они заметно отличались от татар-степняков и именовали себя «татами». Де Линь сравнил бы их со средиземноморскими греками, сербами и хорватами. Но они исповедовали ислам. Они объяснили принцу, что злые и жестокие османы, некогда вторгнувшиеся в Тавриду, заставили их принять эту религию под страхом смерти.
Графу Луи-Филиппу де Сегюру великая царица ничего дарить не собиралась. Предоставленный самому себе, посол Франции целыми днями слонялся по городу, который все больше напоминал ему либо турецкое, либо персидское поселение. По его расчетам, здесь имелось около десяти тысяч жителей, в основном мусульман. Русские чиновники, по-видимому, не вмешивались в жизнь их общины, и она текла ровно и неспешно, как сто или двести лет назад.
«Прежде всего, меня поразила лень, спесь и притворное или врожденное равнодушие бахчисарайских купцов, – записывал де Сегюр в путевом дневнике. – Старые и молодые татары и турки сидели молча у дверей своих домов или в лавках, не выражая ни удивления, ни любопытства, ни хоть какого-нибудь признака радости или неудовольствия при виде нового для них и пышного царского поезда, который во всей красе представлялся их взорам; они были неподвижны, не вставали, не обращали на нас ни малейшего внимания, иногда даже отворачивались. Эти фанатики, считая себя всегда выше нас и называя нас неверными и собаками, даже побежденные, сохраняют глупое высокомерие. Они никогда не сознают своего невежества, а свои потери на войне приписывают одному предопределению…» [10]
10
Цитата дана по публикации: Луи-Филипп де Сегюр. «Путь на пользу». Сборник «Крымский альбом», Феодосия – Москва, изд-во «Коктебель», 1997, с. 22.
Когда граф де Сегюр покидал ханский дворец, Аржановой приносили все бумаги, обнаруженные на столике-«къона» в его комнате. Курская дворянка быстро прочитывала их. Она восхищалась точностью наблюдений французского посла. Это действительно был взгляд профессионала, умеющего выделить главное в массе фактов и впечатлений. Она даже кое-что переписывала у него впрок, для собственных будущих докладов в секретную канцелярию Ее Величества.
Высокомерное поведение крымских татар, дважды побежденных русскими в 1771 и 1783 годах, Анастасии, как и графу де Сегюру, казалось в высшей степени глупым. Но в отличие от француза, она точно знала глубинную его причину. Все они надеялись на скорый реванш, на победу Османской империи в новой войне с неверными, или кяфирами. Но так же хорошо она знала, что их надежды, равно как и надежды короля Людовика XVI, не сбудутся. Русские пришли в Крым навсегда.