Французская волчица — королева Англии. Изабелла
Шрифт:
Примечательно, что вскоре после этой встречи кто-то угрожал Стэплдону смертью. Это означает, что Изабелла точно знала, каковы замыслы английских изгнанников, и, прежде чем покинуть Париж, предупредила их о возможном разоблачении. Следствием этого стала угроза Стэплдону. Но кто бы ни был ее инициатором, ему даже в голову не могло прийти, что епископ осмелится нарушить приказ королевы и удерет из Парижа.
Тем не менее 31 октября Стэплдон внезапно появился в Англии {964} и в великом расстройстве чувств поспешил в королевскую резиденцию в замке Порчестер. Он заверил Эдуарда, что кое-кто из его изгнанных врагов строит заговор с целью убить короля. Его собственная жизнь была под угрозой, и ему пришлось тайно бежать из Франции под
Очевидно, Стэплдон чувствовал себя неловко из-за того, как поспешно и, несомненно, грубо бросил королеву и оставил французский двор, ибо соизволил написать Изабелле, извиняясь за свое поведение и старательно избегая каких-либо порицаний на ее счет. {968}
Видимо, на основе откровений Стэплдона Эдуард с 14 ноября прекратил оплату расходов Изабеллы, поскольку с этой даты счета исчезают. {969} Супруг явно не был расположен далее финансировать ее самовольное изгнание. Вероятно, именно этот шаг окончательно ожесточил Изабеллу против него и заставил открыто проявить неповиновение.
В «Жизнеописании Эдуарда Второго» говорится, что, «когда король отправил сына во Францию, он велел жене вернуться в Англию безотлагательно»,а затем упоминается, как посланники излагают это повеление королеве в присутствии Карла IV. На самом деле, при условии, что Изабелла еще не объявила, по каким причинам остается во Франции, более вероятно, что Эдуард отправил свой приказ в ноябре, а не в сентябре, причем передал его через Стратфорда, который и был упомянутым посланником. Изабелла явно была к этому готова.
«Когда его требование изложили перед лицом короля Франции и королевы, она ответила: „Я чувствую, что брак — это союз, объединяющий мужчину и женщину, чья жизнь становится нераздельной, но кто-то встал между моим мужем и мною, пытаясь разорвать этот союз. Я протестую против этого и не вернусь до тех пор, пока этот наглец не будет устранен; но, отказавшись от одежд супружеских, сменю их на одежду вдовью и буду соблюдать траур, пока не свершится месть этому фарисею"».
Последнее слово намекало на противника Христа или же на сторонника разлада. Карл IV, видя, как страдает Изабелла и
«не желая задерживать ее, сказал: „Королева приехала [во Францию] по собственной воле и может свободно вернуться, когда пожелает. Но если она предпочтет остаться на этой земле, то она — моя сестра, и я отказываюсь изгнать ее."» {970}
С этого момента Изабелла действительно носила только простые черные (траурные) платья с покрывалом наподобие монашеского и повязкой, прикрывающей подбородок, «как скорбящая дама, потерявшая своего господина». {971}
Мы можем себе представить, что эти строгие одежды отнюдь не портили очарования Изабеллы — напротив, ее прославленная красота производила теперь еще более потрясающий эффект и пробуждала в мужчинах сочувствие, как наверняка и рассчитывала королева.
В конце ноября Стратфорд, прибывший в Англию, «доложил обо всем этом королю». {972} Он также вручил ему письмо от Изабеллы, где она заявляла, что ни она, ни ее сын не вернутся к его двору до
С внешней стороны казалось, что требования и угрозы Изабеллы проистекают из желания воссоединиться с Эдуардом, но на заданных ею условиях. Крайней мерой для нее в то время могло быть убийство Деспенсеров. Но памятуя о долгом списке обещаний, нарушенных Эдуардом, о многих случаях, когда он ставил интересы своих фаворитов выше всех прочих соображений, трудно было рассчитывать, что он отошлет их навсегда ради жены. Не могла она также рассчитывать на то, что они смиренно удалятся в изгнание, не причинив никакого вреда.
Изабелла уже должна была усвоить, что возвратиться в Англию, положившись на слово Эдуарда, значило совершить колоссальную глупость. Сколько раз уже его принуждали прогнать своих любимчиков, после чего он тайно призывал их вновь? А Деспенсер, как нетрудно было предсказать, не колеблясь ни минуты, жестоко отомстил бы всякому, кто позволит себе пойти против него, в то время как Эдуард уже продемонстрировал в прошлом нежелание вмешиваться ради блага Изабеллы.
Но могла ли Изабелла действительно верить, что Эдуард согласится на ее требования? Если да, то, значит, она отнюдь не была такой реалисткой, как можно судить по многим другим ее поступкам. Намного более вероятно, что Изабелла выдвинула свои требования именно в расчете на то, что Эдуард откажется их выполнять, и тем самым даст ей предлог остаться во Франции до тех пор, пока ее будущее упрочится благодаря вмешательству брата и друзей. Что касается угроз в адрес Деспенсера, то она должным образом предупредила Эдуарда, и теперь он оказывался ответственным за судьбу Хьюго.
Эдуард, при всей своей толстокожести и эгоцентризме, не говоря уже о невеликой проницательности, был потрясен ультиматумом своей жены. В те дни, начиная с 18 ноября, в лондонском Тауэре проходили заседания Парламента; 5 декабря их перенесли в Вестминстер, но незадолго до этого перед собранием вельмож и прелатов явился король «и начал описывать, что произошло, в короткой речи». Она свелась к публичной жалобе на поведение королевы, уже не просто неподобающее, но угрожающее и непристойное. Он поведал собранию:
«Вы знаете, какой удачей казалась нам поездка королевы во Францию ради заключения мира. Было условлено, что, когда ее миссия будет выполнена, она немедля возвратится. И она по доброй воле пообещала это, и при отъезде не казалась кем-либо обиженной. Прощаясь с нами, она передала всем привет и уехала в радостном настроении. Но ныне кто-то сумел изменить ее отношение. Кто-то настроил ее на худой лад своими выдумками. Ибо я знаю, что она не могла измыслить какие-либо оскорбления из собственной головы. Тем не менее она уверяет, что Хьюго Деспенсер — ее противник и враждебен ей. Удивительно, откуда у нее взялась такая неприязнь к Хьюго, ведь перед отъездом она ни с кем не была более любезна, за исключением меня самого. По сей причине Хьюго весьма опечален, но тем не менее готов доказать свою невиновность любыми доступными ему способами. Поэтому я глубоко убежден, что королеву ввели в заблуждение, и кто бы ни был тот, кто это сделал, он воистину человек злой и коварный. А теперь рассмотрите этот вопрос со всею мудростью, чтобы та, кого наущение злых людей побуждает прибегать к обману, могла быть возвращена на путь согласия вашими благоразумными и доброжелательными советами». {975}