Дю Белле снова болеет и снова мечтает о службе: хлопоты, обиды, невзгоды. Осенью 1559 года он лежит больной. Он снова оглох. Потом наступает очередное облегчение. Он улыбается возвращенной жизни. Весело он встречает Новый год в доме своего друга Бизэ; возвращается к себе и пишет стихи. Смерть застает его за рабочим столом. Он умер в ночь на 1 января 1560 года.
Не прошло и трех лет после смерти Дю Белле, как во Франции многое переменилось. Началась война между католиками и гугенотами. Просветителям пришлось позабыть о своих недавних мечтах: эпоха Возрождения кончилась.
Вскоре после войны, в 1946 году, я провел несколько недель в анжуйской деревне, неподалеку от родины Дю Белле. Широкая Луара то кажется полноводной, то внезапно мельчает, выступают островки. Деревья стоят на страже, как часовые. На дальних холмах виноградники; анжуйское вино очень душистое, сладковатое, с легким горьким привкусом. Воздух морской, влажный, на губах чувствуешь соль.
Редки дни без солнца, и редки дни без дождя. Есть в Дю Белле нечто от этого пейзажа, от природы всей Франции. Он всегда думает, даже когда хочет забыться. Его усмешка переходит в улыбку, но он не смеется, он усмехается. Он человечен в слабостях, в ошибках, в заблуждениях. Поэт страны, которая слишком хорошо узнала, что такое война, он (впрочем, как и все поэты Франции) прославляет мир. Безмерно преданный искусству, он порой издевается над ним. Он — поэт эпохи и народа, которым не свойственны ни фанатизм, ни даже полнота веры. Это придает его стихам и мягкость, и светлую грусть. Может быть, именно в тот век Франция наиболее полно выразила свою душу. Дю Белле не был ни мудрым Паскалем, ни непримиримым солдатом, как Агриппа д’Обинье, ни «принцем поэтов», сладкогласным Ронсаром. Он не обличал, не прославлял, не учил, он оставил нам свои признания. В этом для меня объяснение его жизненности: я переводил стихи близкого мне человека, современника, которого я случайно не встретил в одном из придорожных трактиров Франции.
Сонеты Дю Белле
ИЗ КНИГИ «ОЛИВА»
LIX
Голубка над кипящими валамиНадежду обреченным принесла —Оливы ветвь. Та ветвь была светла,Как весть о мире с тихими садами.Трубач трубит. Несет знаменщик знамя.Кругом деревни сожжены дотла.Война у друга друга отняла.Повсюду распри и пылает пламя.О мире кто теперь не говорит?Слова красивы и посулы лживы.Но я гляжу на эту ветвь оливы:Моя надежда, мой зеленый щит,Раскинь задумчивые ветви ширеИ обреченным ты скажи о мире!
LXXXIII
Уж ночь на небо выгоняла стадоСвоих блуждающих косматых звезд,И ночи конь, вздымая черный хвост,Уж несся вниз, в подземную прохладу.Уж в Индии, встревожены и рады,Перекликались сонмы сонных звезд.Все розовело. Трав был слышен рост.Туманов плотных дрогнула ограда.Тогда, вся в жемчуге, светясь, горя,Вдруг показалась новая заря.И день, пристыжен смутным ожиданьем,Далекой Индии большой ВостокИ пыль анжуйских голубых дорогЗалил своим как бы двойным сияньем.
ИЗ КНИГИ «ДРЕВНОСТИ РИМА»
III
Увидев Рим с холмами неживыми,Безмолвствует в смятенье пилигрим:Нагромождение камней пред ним.Напрасно Рим найти он тщится в Риме.Был пышен Рим и был непобедим,Он миром правил. В серо-синем дыме —Обломки славы, щебень. Где же Рим?Уж Рима нет, осталось только имя.Он побеждал чужие города,Себя он победил — судьба солдата.И лишь несется, как неслась когда-то,Большого Тибра желтая вода.Что вечным мнилось, рухнуло, распалось.Струя поспешная одна осталась.
VII
Повсюду славен, повсеместно чтим,С поверженными, праздными богами.С убогим мусором в разбитом храме,Нам открывается великий Рим.Был блеск его уму непостижим,Беседовали башни с небесами,И вот, расщеплен, он лежит пред нами,Он нас томит ничтожеством своим.Где слава цезарей, рабов работа,Побед кровавых пышные ворота,Героев рой, бессмертия ключи?Все унесли века. Страшней нет власти.Я говорю себе: коль эти страстиИспепелило время, промолчи.
XXVII
Пришельца потрясает запустенье.Те арки, что страшили небеса,И дерзкий мост, и мрамора леса —Пожарище, камней нагроможденье.Но этот прах — источник вдохновенья;Еще звучат былого голоса,И зодчий, открывая чудеса,Возносит к небу дивные строенья.Не думайте, что все окрест мертво,Колонны рухнули, не мастерство.Обманчивому облику не верьте;Вот он — веками истребленный Рим,Он воскресает, он неистребим,Рожденный страстью, он сильнее смерти.
ИЗ КНИГИ «СОЖАЛЕНИЯ»
I
Я не берусь проникнуть в суть природы,Уму пытливому подать совет,Исследовать кружение планет,Архитектуру мира, неба своды.Не говорю про битвы, про походы.В моих стихах высоких истин нет,В них только сердца несколько примет,Рассказ про радости и про невзгоды.Не привожу ни доводов, ни дат.Потомкам не твержу, как жили предки.Негромок я, цветами не богат.Мои стихи — случайные заметки.Но не украшу, не приглажу их —В них слишком много горестей моих.
V
Льстецы покажут нам искусство лести,Влюбленные раскроют сердца страсть,Хвастун свой подвиг приукрасит всласть,Вздохнет пройдоха о доходном месте.Ревнивец будет бурно жаждать мести,Ханжа докажет, что от Бога власть,Подлиза скажет, как к стопам припасть,Вояка бравый помянет о чести,Хитрец откроет мудрость дурака,Дурак его похвалит свысока,Моряк расскажет, как он плавал в море,Злословить будут злые языки,Шутить не перестанут шутники.Я в горе вырос и прославлю горе.
IX
В лесу ягненок блеет — знать,Овцу зовет. Меня вскормилаТы, Франция. Кого мне звать?Ты колыбель, и ты могила.Меня ты нянчила, учила.Меняют стих, меняют стать.Но как найти другую мать?Кому ты место уступила?Зову, кричу, а толка нет:Лишь эхо слышу я в ответ.Другим тепло, другим отрада,А мне зима, а мне сума,И волчий вой сведет с ума.Я — тот, что отстает от стада.