Французский дворянин
Шрифт:
– Я говорила вам, что она может услыхать.
– Кто это? – снова спросила мадемуазель, возвысив голос.
Я хотел уже отвечать, но король, сделав мне знак посторониться, сам вышел вперед и тихонько постучал в дверь.
– Отворите, мадемуазель, прошу вас, – вежливо сказал он.
– Кто там? – снова вскричала мадемуазель уже дрожащим голосом.
– Это – король! – ответил тот мягко, но тем величественным тоном, которым не говорят простые люди и который является как бы особой принадлежностью потомков поколений, привыкших повелевать из рода в род.
Она испустила легкое восклицание, затем тихо и с видимой неохотой повернула ключ в замке. Замок заскрипел; дверь отворилась. Одну минуту я видел бледное лицо и блестящие глаза барышни. Затем его величество, приподняв шляпу, вошел в комнату и запер за собой дверь; а я отошел в дальний угол комнаты, где мадам Брюль все еще продолжала стоять у входа. Тут – отлично помню – у меня возникло довольно естественное подозрение, что она явилась в мою квартиру, шпионя за своим супругом; но первые же слова, произнесенные ею, когда я подошел к ней, рассеяли это подозрение.
– Живей! – сказала она с повелительным жестом. – Выслушайте меня и отпустите. Я уже довольно долго ждала вас и достаточно настрадалась из-за вас. Что же касается вон той женщины, то ведь она сумасшедшая, и ее служанка тоже. Теперь слушайте! Вы сегодня честно говорили со мной: я хочу отплатить вам тем же. У вас завтра свидание с моим мужем, в Шаверни. Разве не правда? – нетерпеливо добавила она.
Я ответил, что это было вполне справедливо.
– Вы пойдете туда с одним из ваших друзей, – продолжала она, разрывая в возбуждении в клочки снятую только что перчатку. – Он также должен встретить вас со своим другом… Ведь так?
– Да, – ответил я неохотно. – Мы должны встретиться на мосту.
– Так не ходите туда! – решительно сказала она. – Стыдно мне предавать своего мужа, но еще хуже посылать на смерть невинного человека. Он встретит вас с одним мечом, согласно условию поединка; но там, под мостом, будут другие, которые уже сделают свое дело. Вот я и выдала его! – с горечью прибавила она. – Конечно! Теперь пустите меня.
– Постойте, сударыня! – сказал я, более озабоченный судьбой той, которой я с первой минуты, как только встретил ее, не принес ничего, кроме несчастья, чем удивленный этою новой изменой с ее стороны. – Разве вы ничем не рискуете, возвращаясь теперь к нему? Не могу ли я сделать чего-нибудь, чтобы защитить вас?
– Ничего, – резко и почти грубо ответила она. – Только отпустите меня скорей.
– Но ведь вы не можете идти одна по улицам?
В ответ на это она засмеялась, и в смехе ее было столько горечи, что у меня невольно сжалось сердце от жалости.
– Несчастные всегда остаются невредимыми, – сказала она.
Вспомнив, как недавно еще я видел ее в первом упоении брачной любви, я почувствовал к ней глубокое, искреннее сострадание. Но ответственность, которую налагало на меня присутствие его величества, не позволяло мне выказать свои чувства. Я с радостью проводил бы ее до дому, но не смел этого сделать. И я был вынужден довольствоваться меньшим. Я собирался предложить ей одного из своих людей, чтобы проводить ее, как вдруг стук в наружную дверь заставил приготовленные слова замереть у меня на губах. Сделав ей знак молчать, я прислушался. Стук повторился и становился все настойчивей. В верхней части двери была маленькая решетка из крепко переплетенной проволоки. Я собирался уже отворить ее, чтобы посмотреть, что там такое, как вдруг услышал голос Симона, умолявшего поскорей отворить ему. Сомневаясь в его благоразумии и боясь в то же время отказать ему, дабы не лишиться новых известий, я, немного подождав, наконец решился снять запоры.
Как только дверь отворилась, Симон вскочил в комнату, крича мне, чтоб я захлопнул за ним дверь. Выглянув, я при свете факелов увидел человек шесть-семь мужчин, с распухшими багровыми физиономиями, собиравшихся, по-видимому, взобраться по лестнице. Увидев меня, они подняли торжествующий крик и бросились к двери. Но мы успели запереть ее и наложить два железных засова. Яростный крик снаружи перешел в глухой, гул; а мы, чувствуя себя хоть на время в безопасности, могли наконец спокойно взглянуть друг на друга и заметить те перемены, которые внезапная тревога произвела в лице каждого из нас. Мадам де Брюль была бледна, как полотно; у Симона глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит, и он дрожал от страха всеми членами. Сначала на мой вопрос, что все это значит, он не мог ничего сказать. Выведенный из терпения, я схватил его за шиворот с целью так или иначе заставить его отвечать, как вдруг отворилась дверь из внутренней комнаты и показался сам король. На лице его была написана живейшая радость от услышанного рассказа; и видно было, что он не имел ни малейшего понятия о том, что творилось у нас. Но увидев, что я держу Симона, а дама лежит на полу у двери без признаков жизни, он остановился и с изумлением потребовал объяснений.
– Боюсь, государь, что мы осаждены, – с отчаянием ответил я, чувствуя, что мои тревоги и опасения с приходом короля удесятерялись, – только еще не могу сказать – кем. Но этот человек знает, – продолжал я, указывая на Симона, – и он должен сказать. Ну ты, трус! – сказал я последнему, сердито тряся его за руку. – Говори скорей, что ты знаешь!
– Старшина-маршал! – воскликнул Симон, оцепенев от страха при виде короля, так как Генрих снял свою маску. – Я был в карауле внизу и поднялся на несколько ступенек, чтобы укрыться от холода, как вдруг услышал, что они вошли. Здесь их будет добрых два десятка.
Я энергично выругался и спросил его, почему же он не предупредил Мэньяна, который с его людьми был теперь отрезан от нас в верхних комнатах.
– Старшина здесь, государь, – отвечал Симон, отворачиваясь от меня с искаженным лицом.
Я думал, что он врет и выдумал все это с перепугу. Но в эту минуту осаждающие стали усиленно напирать и стучать в дверь, требуя, чтобы мы отворили ее, и изрыгая такие громкие ругательства, что они были слышны даже сквозь толстые дубовые двери, сгоняя румянец со щек женщин и заставив самого короля замедлить свои шаги, что не ускользнуло от моего внимания. В их криках я мог ясно различить слова: «Именем короля!» Отсюда я вывел утешительное, заключение: раз уж нам приходилось иметь дело с законом, то на нашей стороне было нечто выше и посильнее закона. И я быстро сообразил, что следовало делать.
– Я думаю, ваше величество, парень говорит правду, – хладнокровно заметил я. – Это действительно только старшина-маршал вашего величества. Поэтому самое худшее, чего мы можем опасаться, это то, что он узнает о вашем присутствии здесь несколько раньше, чем было бы вам угодно. Конечно, нам будет не особенно трудно заставить его молчать, если ваше величество потрудитесь надеть маску: я сейчас же отворю решетку и переговорю с ним.
Король, стоявший посреди комнаты и видимо смущенный всей этой тревогой и суматохой, коротко изъявил свое согласие. Я собрался уже отворить решетку, как вдруг госпожа Брюль схватила меня за руку и с силой оттащила назад.
– Что вы делаете? – вскричала она с лицом, полным ужаса. – Разве не слышите? Ведь он здесь!
– Кто? – спросил я, пораженный ее поведением еще более, – чем самими словами.
– Да кто же еще, как не мой муж?! Повторяю вам, я слышу его голос. Он следовал сюда за мной по пятам: теперь он нашел и конечно убьет меня!
– Господь с вами! Что вы говорите? – ответил я, сомневаясь еще, чтобы она действительно слышала голос своего мужа. Чтобы удостовериться, я спросил Симона, видел ли он его. Мое сердце тревожно сжалось, когда я услышал, что Брюль действительно был в числе нападавших.