Французский палач
Шрифт:
— Куда ты, туда и я. Руны сказали мне об этом. А у меня на родине моя мать говаривала: «Если весной ты бесишься, как хорек, то к жатве все равно приходишь в здравый рассудок».
Джанук улыбнулся и сразу же снова стал серьезным. Он, уже успел понять, что громадный скандинав крайне серьезно относится и к своим рунам, и к изречениям своей матери.
— И что это означает, мой друг?
Хакон почесал в затылке:
— Понятия не имею. Но я знаю одно: безумие тоже бывает разное. Для меня безумием было лениться и толстеть в Турском борделе. Но разве это безумие — сражаться, путешествовать, рисковать? И потом… — Тут его аквамариновые
Коротко кивнув, скандинав снова сел и принялся за еду.
— Ну что ж. — Встав, Джанук дернул себя за закрученный, умащенный ус. Его темные волосы отрастали быстрее, чем у других, и теперь его шевелюра была почти такой же, как у Бекк. — Не хочется разбивать компанию. Редко встречались мне люди, с которыми было бы так хорошо сражаться бок о бок. Скажи-ка, Жан, там, куда мы направимся, будет золото?
— Не знаю. Я чувствую, что потерял вкус к золоту.
Хорват присвистнул:
— Тогда я определенно тебе необходим. Чтобы заботиться о твоих денежных интересах. Не могу же я вернуться на родину с пустыми руками! Я ведь не создан для того, чтобы крестьянствовать. Так что, похоже, мне тоже придется идти с вами. По крайней мере, какое-то время.
Фуггер попытался встать, но Мария-Тереза вцепилась в него. Он очень бережно разомкнул ее руки.
— Ты же знаешь, что я пойду.
Девушка заплакала и, ухватив Фуггера за руку, потянула вниз.
Жан сказал:
— Фуггер, это ведь я у тебя в долгу, а не ты у меня. Ты освободил меня из виселичной клетки. Здесь ты обрел покой. Почему бы тебе не воспользоваться этим?
Фуггер улыбнулся и погладил Марию-Терезу по голове.
— Думаю, что покой подождет. Мария-Тереза еще очень юна. — Тут он увидел, как Лукреция энергично кивнула. — И она глубоко мне благодарна. Мне не хотелось бы этим воспользоваться. Если я уеду, а потом вернусь, возможно, мы оба лучше разберемся в этом. И потом, я вам нужен. Я ведь родом из Германии.
Он наклонился и начал утешать плачущую девушку. Бекк тем временем вернулась к отцу и снова кормила его супом. Не поднимая головы, она сказала только:
— Я должна отвезти отца в Венецию, к нашим родичам, где о нем позаботятся. — Тут она подняла взгляд и добавила: — А когда он будет в безопасности, я вернусь за тобой, где бы ты ни был. И никакие силы на свете меня не остановят.
Ее властные слова изумили даже Хакона, который прекратил жевать. Никто, кроме Жана и Фуггера, не понимал, какие силы кроются за этим заявлением. Авраам что-то заподозрил и несколько секунд смотрел на свою дочь. Жан встретился с ней взглядом, но потом отвел глаза и снова уставился на яркое пламя в очаге, на разрушающийся мир, на небеса и ад, которые притягивали его к себе.
— Значит, решено, — проговорил он. — Мы отправимся завтра же.
Позже, когда были сделаны все приготовления для того, чтобы выехать на рассвете, спутники в последний раз собрались на нагретом дворе. Небо было усеяно яркими алмазами звезд. Завтрашний день позабылся за пиром, подобного которому еще не было. Друзья ели и пили, смеялись и пели. Сага о галерах была повторена снова, вызвав громкое одобрение. Фуггер показывал созвездия, рассказывая мифы. В основном это предназначалось Марии-Терезе. Жан сидел рядом с Бекк, не прикасаясь к ней и даже не глядя в ее сторону. Оба почему-то вдруг начали стесняться друг друга — и в то же время оба знали, что, как только старик уснет, снова уединятся тайком. Но Авраам был оживлен: казалось, он проспал тысячу лет и теперь наконец пробудился.
В предыдущие вечера Хакон несколько раз гадал на рунах, комментируя прошлое и провидя будущее. Он обещал Марии-Терезе жизнь, полную любви и довольства, «Скорпионам» — вторую беспрецедентную победу в будущем году на Палио, Джануку — должность визиря по возвращении в Стамбул. Лукрецию, приехавшую с новостями, это очень заинтересовало, поскольку сама она гадала по руке и на картах. Руны сообщили ей, что впереди ее ждет ночь любви с высоким светловолосым чужеземцем — и ни она, ни Хакон не сомневались в том, что это предсказание исполнится очень и очень скоро.
Только будущее Жана оставалось невыясненным, и теперь, поддавшись действию выпитого вина и близости любимой, к которой пока нельзя было прикоснуться, он решил, что ему необходимо отвлечься.
— Ну-ка, Хакон, давай заглянем в сумерки моей судьбы.
Скандинав снова высыпал руны на зеленую ткань, расстеленную на плитках, перевернул их, перемешал и заставил Жана тоже перемешать их.
— А теперь, — произнес скандинав серьезным голосом, которым всегда делал предсказания, слегка гнусавым, чрезмерно внятным, так что остальным приходилось делать над собой усилие, чтобы не расхохотаться, — сосредоточься на своем вопросе, заключи его в самое свое сердце и выбери три руны. И положи их перед собой так, как тебе покажется правильным.
Жан подумал о любви — и сделал так, как ему велел Хакон. Скандинав заставил его перевернуть их по очереди, характеризуя каждую кость по мере ее появления.
— «Рад». Прямая. Я бы сказал, что ты отправляешься в путешествие и ты…
Его прервал общий смех.
— Это нам и без вмешательства духов известно, скандинав. Иначе я зря набивал ваши седельные сумки! — крикнул Матиас.
Хакон скорчил обиженную гримасу и продолжил предсказание:
— Извольте слушать. Эта руна связана с богом Одином. Здесь, в Италии, он — Меркурий. В некоторых культурах он — ворон. И везде может означать обман.
— Ты это слышал, Демон? — крикнул Фуггер птице, гордо восседавшей у них над головами на ветке каштана. — Даже руны тебе не доверяют!
Перебивая их шутки, Хакон добавил:
— Говорится о путешествии, в котором может произойти все, что угодно. Но следующие руны сообщат нам о его результатах. Переверни следующую, пожалуйста.
Пряча улыбку, Жан перевернул среднюю кость.
— Она похожа на стрелу, которая летит к тебе, Жан. Пригнись! Особенно если ее выпустил я!
Джанук засмеялся — пока не увидел лица Хакона. Великан немного побледнел, и голос его перестал звучать так напыщенно.
— Это «тир». Перевернутая. Бог войны. Посмотрите, я ношу такую руну на шее. — Он вытащил из-под куртки шнурок с металлической стрелой. — Когда эта руна прямая — это руна силы, отваги и даже безумия в битве. Знак берсеркера.
Он на мгновенье замолчал, разглядывая кость.
— А когда она перевернутая? — спросила Бекк, присоединяясь к их кружку.
Хакон не ответил, сказав только:
— Последнюю, Жан.
Когда тот послушался, все увидели изображение, похожее на открытую пасть, собравшуюся проглотить оставшиеся кости. Только Жан успел увидеть тень, которая возникла в глазах скандинава. Возникла — и тут же исчезла, когда на Хакона посмотрели остальные.