Французский «рыцарский роман»

Михайлов Андрей Дмитриевич

Смешение мотивов «неистовых», сентиментальных и благочестивых находим мы в романе Бомануара «Безрукая», созданном, как и его первый роман, около 1280 г.

В основе сюжета произведения лежит очень распространенная повествовательная структура, зафиксированная в фольклоре и литературе разных народов (вплоть до «Сказки о царе Салтане» Пушкина): жена-бесприданница родит ребенка в отсутствие своего мужа-короля, который получает ложное сообщение о том, что королева произвела на свет чудовище, после чего, опять-таки из-за подмены донесения, ее изгоняют с младенцем (часто пускают по морю в маленькой лодке), и она находит приют в чужих краях (№ 707 по указателю сказочных сюжетов Аарне — Томпсона).

Однако книга Филиппа де Бомануара начинается иначе. До указанной выше сюжетной схемы в ней помещен наиболее острый, наиболее трагический эпизод. Начинается книга с темы инцеста. Король Венгрии потерял жену. Перед смертью королева наказала ему взять в жены женщину, которая будет на нее очень похожа. Так возникает

мотив предопределенности зла: вполне естественно, что на умершую королеву становится исключительно похожа ее дочь. Король с ужасом это сознает и пытается вообще отказаться от женитьбы. Но настаивают бароны (как и в легенде о Тристане), и король приказывает делать приготовления к свадьбе. Жои (так зовут героиню) в ужасе отказывается. Но венгерский король теперь как бы одержим нечистой силой (как был одержим ею Роберт Дьявол); он яростно настаивает на своем, растаптывая все человеческие и божественные законы. Тогда несчастная дочь решает отрубить себе руку, чтобы избежать кровосмесительного брака. Эта страшная кровавая сцена описана внешне сдержанно, даже как-то буднично, с упоминанием мелких «технических» подробностей. Эти краткость и чувство меры лишают эту сцену нарочитой натуралистичности, какой можно было бы от нее ожидать:

Son puing senestre tant aloigne

Qu’ele le met seur la fenestre;

Le coutel tint en sa main destre.

Onques mais feme ce ne fist:

Car le coutel bien amont mist,

S’en fiert si son senestre poing

Qu’ele l'а fait voler bien loing

En la riviere la aval.

De la grant dolor et du mal

Que ele senti s’est pasmee.

(v. 722—731)

Героине романа суждено еще вынести немало ударов судьбы. Она постоянно пребывает во враждебном ей мире, где врагов и завистников значительно больше, чем истинных друзей. Этот сумрачный мир полон «тоски, печали, вздохов, страданий» —

Tristours, anuis, souspirs, tourmens —

(v. 1851)

и героиня неизбежно приучается стойко и безропотно сносить ниспосылаемые ей испытания. В длинных монологах, полных смирения, она препоручает себя деве Марии, надеясь на ее благоволение. Так поступает она, когда ее сажают в утлую лодочку, без руля и паруса, и отдают на произвол стихии (а это случается с ней дважды). И действительно, оба раза такое плавание заканчивается счастливо. Первый раз она приплывает в Шотландию, где в конце концов становится женой местного короля (вопреки желанию его матери), второй раз волны приносят ее к итальянским берегам, и героиня оказывается в Риме. Эта вера в провидение, в ниспосланное свыше чудо (и такое чудо происходит с Жои: ее отрубленную руку находят в желудке пойманного осетра, и под торжественную церковную службу обрубок мгновенно прирастает на старое место) пронизывает роман, но не лишает его пессимистических нот. Человеку в этом враждебном и полном зла мире остается надеяться лишь на чудо.

В романе символическую роль играет образ Колеса Фортуны, одной из излюбленных эмблем средневековья. Перед судьбой человек по сути дела беззащитен. С ней надо не спорить, а ей слепо покориться. Таково во многом миросозерцание поэта. Его роман и призван проиллюстрировать эти провиденциальные идеи.

Куртуазные идеалы, с которыми еще не порывает окончательно Филипп де Бомануар, приходят у него в столкновение не только с изнанкой жизни, но и с отстаиваемыми поэтом новыми моральными принципами, которые во многом отражают охранительные тенденции в мировоззрении средневекового буржуа.

В 1316 г. неким Жаном Майаром (по-видимому, состоявшим на службе у французского короля Филиппа Красивого) был завершен стихотворный роман (8156 стихов). Назывался он «Романом о графе Анжуйском». Скажем сразу: эта книга не относится к числу выдающихся произведений средневековой литературы ни по тонкости психологического анализа, ни по глубине философских обобщений, ни по хитроумности и занимательности интриги (по своей сюжетной структуре этот роман повторяет «Безрукую» Филиппа де Бомануара), и, видимо, не случайно памятник, сохранившийся в составе всего двух рукописей (одна из них принадлежала когда-то Кольберу), был напечатан лишь в нашем столетии.

Жан Майар берет другим — точным и подробным воссозданием жизни своей эпохи. Действие книги разворачивается во вполне реальном и достаточно компактном географическом пространстве. Его герои не пересекают Европу, не оказываются то в Риме, то в далекой Шотландии, то на берегах Дуная. Это и не неопределенный артуровский мир. Поэт упоминает вполне реальные и не очень далеко

расположенные друг от друга города — Орлеан (он описан наиболее подробно), Бурж, Шартр, Этамп, Лоррис. Но эта точность — во многом мнимая. Дело не в том, конечно, что во времена Майара все эти географические пункты давно уже не были центрами независимых графств. Эти точные «привязки» по сути дела фиктивны: например, гонец графа Буржского не мог ехать из Лорриса через Шартр и т. д. Поэт создает новое художественное пространство, с виду вполне реалистическое, но столь же условное, как и пространство бретонских романов. Упоминание реальных городов у Майара призвано создать впечатление подлинности повествования, подобно тому, как особым образом организованное художественное пространство создавало впечатление внереальности, утопичности той действительности, в которой жили и совершали подвиги герои романов Круглого Стола. От этих последних Жан Майар, между прочим, тщательно отмежевывается, ибо хочет нарисовать реальные жизненные конфликты, а не надуманные ситуации, в которые попадают Тристан, Ланселот, Говен и т. д. и о которых все еще пишут некоторые авторы:

Maint ont mis leur temps et leur cures

En fables dire et aventures...

Li uns de Gauvain nous raconle,

L'autre de Tristan fet son conte;

Li uns d’Yaumont et d’Agoulant,

L’autre d’Olivier, de Rollant,

De Perceval, de Lancelot.

(v. 1—2 y 5—9)

Поэт хочет не просто развлечь, он хочет поучать, привести назидательный пример (ст. 31, 3526), преподать урок. Нравоучительная тенденция ощутимо присутствует в романе, но преобладает нравоописательная. Поэт выбирает в героини девушку благочестивую, усердно посещающую церковь и расположенную совершать добрые, богоугодные дела. Но если в «Безрукой» Бомануара аналогичные качества героини приводили к чуду, то здесь никакого чуда не происходит. Вообще, к жизни, к ее неожиданным поворотам наш поэт стремится подходить строго рационалистически. Начинается роман также с темы инцеста, но здесь нет мотива предопределенности, неизбежности зла. Если у Бомануара брак отца с дочерью был предрешен завещанием жены и матери и спровоцирован баронами, то здесь преступное влечение графа Анжуйского объясняется лишь шаткостью его моральных устоев, да красотой дочери. Поэтому, быть может, в романе нет и очень напряженных сюжетных ситуаций (быть может, за исключением влечения графа к дочери). Вернее, не самих ситуаций (ибо героине приходится претерпеть немало лишений и пройти через нищету и унижения), а такой их трактовки автором. Действительно, ситуации книги воспринимаются во многом как будничные, обычные. Картина жизни взята не в ее чрезмерных и из ряда вон выходящих событиях, а событиях вполне ординарных. Отсюда интерес к теневым сторонам жизни, к маленьким заботам маленьких (часто) людей. Они описаны в их повседневном труде, в тяжком добывании пропитания и т. д. Например, если мы вспомним «Ивейна» Кретьена де Труа, то там непосильный труд девушек-золотошвеек был описан как нечто чрезмерное и бесчеловечное (правда, все эти девушки были попавшими в неволю знатными дамами и девицами), здесь же героиня добывает средства к существованию точно таким же трудом, и это в лучшем случае умиляет автора, но не внушает ему ужаса и сострадания.

Как будничное и привычное описана в романе толпа жалких нищих, собравшихся в ожидании милостыни. Автор спокойно сообщает, что этих горемык (среди которых находится и переодетый граф Буржский, разыскивающий жену) было не менее 16 тысяч, и они стеклись в Орлеан из всех близлежащих городков и местечек (ст. 5650—5654). Майар рассказывает, что раздача милостыни была прекрасно организована и тридцать стражников следили за порядком:

La donnee fu belle et gente;

De gardes у ot plus de trente,

Qui portent verges et boulaies,

Dont il fierent sanz fere plaiez

Et font lez povres coiz tenir.

(v. 5655—5659)

Также бесстрастно и заинтересованно описан суд над графиней Шартрской, теткой героя, из-за козней которой чуть не погибли его жена и ребенок. Собравшиеся бароны обсуждают, как наказать ее. Один советует содрать с нее кожу, а затем отрубить руки и ноги, но не сразу, а по одной конечности в день. Другой предлагает медленно поливать ее обнаженное тело кипящим салом. Третий — разорвать на части и останки бросить собакам и т. д. Племянник жалеет тетку и решает просто и гуманно сжечь ее живьем, что затем и описано с необходимыми подробностями, но без какого-либо ужаса или сострадания (ст. 7811—7856). В этом деловитом описании казни лишь один эпизод передан сильно и зримо: это предсмертный вопль жертвы: