Франклин Рузвельт
Шрифт:
Вначале сообщения о ходе выборов были тревожными. Во многих штатах преимущество было на стороне Уилки. Лишь к полуночи стало ясно, что за его третье президентство проголосовало большинство. Это была победа с небольшим перевесом: за Рузвельта было подано 54,7 процента голосов избирателей, за Уилки — 44,8. Однако в связи с тем, что в подавляющем большинстве штатов незначительное большинство всё же было у Рузвельта, в коллегии выборщиков голоса распределились совершенно иначе — 449 из 531 выборщика проголосовали за него (напомним, что выборщики голосуют за того кандидата, который в их штате получил хотя бы минимальное большинство).
Так Франклин Рузвельт впервые в истории Соединенных Штатов стал президентом в третий раз.
Теперь можно было приступать к определению основных направлений стратегического курса в условиях мировой войны.
Однако свою речь при вступлении в должность 20 января 1941 года Рузвельт в основном посвятил другому вопросу, хотя и непосредственно связанному с войной. Он провозгласил курс «четырех свобод», причем не только в самих Соединенных Штатах, но и в мировом масштабе:
«В будущем, которое мы стремимся обеспечить, мы намерены создать такой мир, который был бы основан на четырех основных человеческих свободах.
Первая — это свобода слова и выражения собственного мнения — во всём мире.
Вторая — это свобода каждой личности молиться Богу по-своему — везде в мире.
Третья — это свобода от нужды, которая, если говорить во всемирном масштабе, означает экономическое понимание [необходимости] обеспечить каждой нации здоровую мирную жизнь для всех ее жителей — везде в мире.
Четвертая — это свобода от страха, которая, если говорить во всемирном масштабе, означает всемирное сокращение вооружений до такого уровня и таким образом, чтобы ни одна нация не была способна совершить акт прямой агрессии против любого соседа — везде в мире» {488} .
Это была весьма претенциозная, по существу, утопическая программа, невозможность реализации которой в полном объеме Рузвельт отлично понимал. Но тем не менее он счел необходимым попытаться заглянуть за линию горизонта, отдаляющуюся по мере движения к ней. Это была декларация благих демократических намерений, за постепенное и частичное осуществление которых Рузвельт намеревался вести войну и в прямом, и в переносном смысле.
Между прочим, именно в это время у Рузвельта появилось не просто новое развлечение, а дорогое ему существо, с которым он охотно общался, когда выдавалась свободная минута. Это был шотландский терьер, подаренный ему двоюродной сестрой после выборов, 10 ноября 1940 года. Поначалу его назвали Биг Бой (Большой Мальчик), но президент вскоре переименовал пса в Мюррея, Разбойника из Фалахилла (порода собаки напомнила Рузвельту шотландскую легенду), а немного позже сократил кличку до Фалы. Вскоре после появления в Белом доме у пса начались проблемы с желудком. Ветеринарное обследование показало, что чуть ли не все, от помощников президента до поваров, давали Фале разные угощения. Рузвельт приказал, чтобы отныне кормление собаки происходило только из его рук.
Он отдыхал, играя с собакой и даже переписываясь от ее имени (как будто собственной переписки ему не хватало!). Знакомые, у которых были домашние питомцы, подыгрывали Франклину. Однажды вместе с подарком для Фалы поступило «письмо от дога Ноддла», принадлежавшего знаменитому историку и писателю, автору массы книг, главным образом для детей старшего возраста, Хендрику ван Луну. «Ответ от Фалы» последовал тотчас же:
«Печенье великолепно. Рад, что тебе нравлюсь. Рад, что ты никогда не ездил в поезде. Потому что нашей собачьей породе претят дальние поездки в вагонах, что раскачиваются на вращающихся колесах, — например, поездки на расстояние пять тысяч миль, чтобы увидеть много островов…
P. S. Предпочитаю прогуливаться во дворе, где растут деревья и найдется место, чтобы почесаться» {489} .
Но на самом деле маленький Фала сопровождал Рузвельта почти повсюду, в том числе побывал на нескольких международных конференциях. Пес был с хозяином и во время морского путешествия в начале декабря 1940 года.
Ленд-лиз, внешние и внутренние перипетии первого этапа войны
В декабре 1940 года, в промежутке между выборами и инаугурацией, Рузвельт позволил себе двухнедельный отпуск. Его яхта отправилась из Вашингтона по столичной реке Потомак в сторону океана. Затем президент с помощниками перешел на крейсер «Тускалуза» и совершил круиз по Карибскому морю и Мексиканскому заливу. Франклин расслаблялся, плавая в бассейне и принимая воздушные и солнечные ванны. Одновременно проводилась инспекция новых военных баз на Карибах, которые США получили в обмен на 50 эсминцев, переданных Великобритании.
Рузвельт, разумеется, поддерживал тесную связь с членами своего кабинета и аппаратом Белого дома, с центральными государственными учреждениями в федеральном округе Колумбия, как официально именуется центральная часть Вашингтона — собственно столица Соединенных Штатов, где расположены все общегосударственные законодательные, исполнительные и судебные учреждения. И главное — он мучительно размышлял над тем, как перевести свои многократные заявления о поддержке стран, подвергшихся агрессии, в реальную плоскость, прежде всего путем оказания помощи британцам.
Президента сопровождали в поездке Гопкинс, личный врач Макинтайр и адъютант, «папаша» Эдвин Уотсон — генерал-майор, секретарь по составлению распорядка дня. Внешне эта поездка выглядела как заслуженный отдых после предвыборных баталий. Но на самом деле Рузвельт и Гопкинс в это время обдумывали важнейшие внешнеполитические и военные меры, которые следовало предпринять в условиях ухудшения мировой ситуации, связанного с войной в Европе, в Азии, на Атлантическом и Тихом океанах.
Президент постоянно напоминал себе о том, что перед поездкой, почти сразу после переизбрания, он заявил: Великобритания получит половину всего производимого в США военного имущества. Вставал, однако, вопрос, как она будет расплачиваться за эти огромные материальные ценности. Действовавший принцип «кэш энд кэрри» оказывался теперь невыполним. К этому времени британские военные заказали технику, боеприпасы, оборудование на пять миллиардов долларов, предстояли новые заказы, а казна была почти пуста, что в США было хорошо известно.
Как выйти из этого положения? Рузвельт мучительно обдумывал и обсуждал с Гопкинсом складывавшуюся ситуацию, запрашивал новые данные из Вашингтона, не видя возможности обойти существующее законодательство, но понимая, что его надо серьезным образом изменить.
В результате этих размышлений постепенно созрели принципиально новые идеи, которыми он делился только с наиболее близкими людьми, хотя отлично понимал, что пока длятся колебания, война продолжает набирать обороты.
Определенную направленность раздумьям Рузвельта придало полученное на корабле послание Черчилля от 8 декабря, в котором тот сообщал о финансовом положении своей страны, стоявшей на краю банкротства и неспособной покупать у Америки средства ведения войны на основе принципа «плати и вези». Британский премьер писал: «Мы смогли выдержать разрушение наших домов и гибель нашего гражданского населения из-за непрекращавшихся воздушных атак (речь шла о массированных налетах германской авиации на Лондон и другие города Великобритании в 1940 году — Г.Ч.); мы надеемся дать им соответствующий отпор по мере развития наших исследований и отплатить путем нанесения ударов на военные объекты в Германии, как только наши воздушные силы хотя бы приблизятся к силам врага». Решить эту задачу, однако, было невозможно из-за состояния военно-торговых отношений с США. Сэр Уинстон продолжал: «Приближается момент, когда мы окажемся не в состоянии платить за доставку и всё снабжение… Я полагаю, что Вы согласитесь с тем, что было бы неверно в принципе и привело бы к общему неблагоприятному положению, если бы на пике борьбы Великобритания была бы лишена стабильного снабжения, чтобы… мы были раздеты до костей. Такой курс не соответствовал бы морали и экономическим интересам обеих наших стран» {490} .
О том, какое решение было принято на корабле, стало известно на знаменитой пресс-конференции Рузвельта, проведенной 17 декабря, на следующий день после возвращения. Президент использовал простое, но весьма емкое сравнение, особенно близкое жителям «одноэтажной Америки», дорожившим своими домами и садовыми участками и готовым в случае необходимости оказать помощь соседу — разумеется, не в ущерб самим себе.
«Что я делаю в этом критическом положении? — вопрошал Рузвельт. — Я не говорю оказавшемуся в беде соседу перед тем, как дать ему садовый шланг для борьбы против огня: “Сосед, мой шланг стоит 15 долларов, ты должен заплатить мне за него 15 долларов. Мне не нужны эти 15 долларов, но я хочу, чтобы ты всего лишь возвратил мне садовый шланг после того, как потушишь пожар”» {491} .