Франклин Рузвельт
Шрифт:
Выборы 1928 года вновь оказались неудачными для Смита и в определенном смысле успешными для Рузвельта. Став кандидатом демократов как от городских центров, так и от сельской глубинки, Смит, вопреки советам Рузвельта, вел себя как типичный урбанист. Он крайне неудачно выбрал мелодию песни «Тротуары Нью-Йорка» в качестве своего рода лейтмотива всех выступлений. Такого рода «городской гонор» сразу вызвал раздражение фермеров и других сельских жителей. Вновь вспомнили «пороки» Смита — его нью-йоркский акцент, его принадлежность к католической религии.
На Смита набросились за то, что он вроде бы поцеловал руку ватиканскому кардиналу, побывавшему в США. Когда Рузвельта спросили, не стыдно ли ему поддерживать человека, который целует руку иностранцу, он вполне логично ответил: «Это — старейший обычай католической церкви. Я не думаю, что он означает что-то большее, чем если бы я как протестант посадил за обедом по правую руку от себя епископа Менинга» {205} . Рузвельт активно участвовал в избирательной кампании, в частности занимался сбором средств в фонд Смита {206} .
Однако доминировал, разумеется, соперник. Гувер, имевший высокую популярность, вел кампанию весьма умело. Последним камушком в огород Смита был распространенный штабом Республиканской партии памфлет, где говорилось, что демократический кандидат выполняет волю не американского народа, а римского папы. Этому поверили миллионы протестантов Среднего Запада и тихоокеанского побережья. Гувер был избран на президентский пост подавляющим большинством голосов.
Что же касается Рузвельта, то его выигрыш заключался не только в том, что он предстал перед съездом демократов в качестве одного из главных действующих лиц, оказавшись таковым именно благодаря тому, что выдвигал единственного кандидата. На съезде, в значительной мере вопреки самому Смиту, благодаря усилиям Рузвельта и его штаба начала складываться новая коалиция, которая искала и находила точки соприкосновения между городскими предпринимателями, «белыми воротничками» — армией чиновников и клерков, организованными квалифицированными рабочими, фермерами и скотоводами Юга и Запада и которая скреплялась усилиями образованных политиков, выступавших за продвижение Америки вперед, но по возможности гладко и постепенно, без судорог и рывков. Девизом этой коалиции было стремление к минимальной классовой поляризации американского общества, но добиваться этого они намеревались не запретами, арестами и другим насилием, особенно характерными для начала 1920-х годов, а убедительной силой позитивного примера.
Немалую роль во всех этих сдвигах, которые являлись своеобразной предтечей будущей политики Рузвельта-президента, играли прогрессивные писатели, философы, деятели искусства, с которыми Франклин охотно общался, демонстрируя, что он знает и ценит их творчество.
Еще в самом начале избирательной кампании Смит отказался от выдвижения на пост губернатора на том естественном основании, что вести одновременно борьбу за два поста он не может. И выражением благодарности Франклину Рузвельту, и признанием заслуг было предложение его кандидатуры на губернаторский пост.
В двадцатые годы должность губернатора штата Нью-Йорк (его по традиции именовали «имперским штатом») считалась в американской государственной системе очень высокой. Значительно позже, в конце XX — начале XXI века, она девальвировалась, уступив место мэру самого мегаполиса. Например, сейчас во всем мире известно имя мэра Нью-Йорка Майкла Блумберга, но почти никто не знает, кто является губернатором. Прямо противоположная ситуация была на 80—90 лет ранее. Город, хотя он и тогда был огромным, не оттеснял еще в такой мере на задний план так называемый апстейт, то есть всю ту часть штата, которая находилась к северу от города-гиганта с его пригородами, являющимися, по существу, его продолжением. Иначе говоря, выдвижение Рузвельта на пост губернатора штата Нью-Йорк вроде бы вполне соответствовало его амбициозным планам продвижения по лестнице, ведущей к высшей государственной должности.
К тому же прогрессивные круги Демократической партии, прежде всего восточного побережья страны (Нью-Йорк, Филадельфия, Бостон и др.), всё больше верили в счастливую звезду Рузвельта. Политики и предприниматели, деятели фермерского и рабочего движения оценивали его как человека не просто энергичного, сумевшего преодолеть собственные страдания и посвятить себя служению обществу, но и как политика, легко улавливающего социальные изменения, приспосабливающегося к ним, динамичного и прагматичного лидера. Старые демократы, выдвинувшиеся в президентство Вильсона, начинали видеть в нем будущего достойного преемника своего кумира.
Однако он отлично понимал, что в реальной социально-экономической ситуации его шансы стать президентом на следующих выборах весьма зыбки, если не утопичны. Подобно большинству американцев, в том числе высоколобым экономистам с профессорскими званиями, которым он доверял, Рузвельт считал хозяйственное процветание страны если не вечным (в такого рода константы он как реальный политик не верил), то во всяком случае продолжительным.
Действительно, в 1923—1929 годах производство стали в США увеличилось с 49 до 61,7 миллиона тонн, добыча нефти — с 732 до 1007 миллионов баррелей. Были созданы новые промышленные отрасли — радиотехническая, производство электроприборов и др. Быстрыми темпами росла автомобильная промышленность. Автомобиль стал превращаться из предмета роскоши в необходимое среднему американцу средство передвижения. В 1920 году было произведено 1,9 миллиона легковых автомобилей, а в 1930-м — восемь миллионов. С 1927 года в США функционировала гражданская авиация.
«Ревущие» двадцатые годы, как их стали называть, одновременно стали временем преодоления пуританских ценностей. Вошел в моду джаз, дамские платья становились всё короче, а верность супругам представлялась ханжеством, чем-то чуть ли не постыдным.
Именно в этих условиях в стране стало всячески пропагандироваться мнение, что возник совершенно новый тип цивилизации, устранивший главные противоречия капиталистического общества, сочетающий свободную конкуренцию, не терпящую государственного вмешательства, с социальным партнерством, процветанием всех слоев населения на базе новейшей техники.
Всё это вполне соответствовало материальным запросам и настрою самых широких слоев американцев, что давало Гуверу реальные шансы на вторичное избрание в 1932 году. Поэтому не исключалось, что Франклин, если и будет избран губернатором, на этом посту засидится надолго или даже завершит им свою карьеру. Учитывая все «про» и «контра», он колебался, принимать ли ему предложение Смита.
Смиту же было весьма выгодно держать Рузвельта на этом посту, который он, имея мало шансов на избрание президентом, считал для себя резервным. Он уговаривал Рузвельта, что тому не надо будет реально управлять штатом — достаточно появляться там изредка, проводя основное время в Гайд-Парке или Уорм-Спрингс, а со всеми делами будет справляться его заместитель. Одному из своих собеседников Смит цинично заявил, что Рузвельт не проживет и года {207} . Так что, казалось бы, соблазнительное предложение синекуры на деле было связано с расчетами самого Смита на скорое возвращение на губернаторский пост.
Давление на Рузвельта усилилось, когда ставший председателем Национального комитета Демократической партии Джон Рэскоб, тесно связанный с химической и нефтегазовой компанией Дюпон де Немур (он, кстати, был избран на руководящий партийный пост именно на съезде 1928 года, причем вопреки мнению Рузвельта), включившись в уговоры, заявил, что не только привлечет большой бизнес на сторону Демократической партии, но и окажет Рузвельту денежную помощь, в частности профинансирует его бальнеологическое предприятие в Уорм-Спрингс. Услышав, что Рузвельт чуть ли не разорился, инвестировав в лечебницу 200 тысяч долларов, Рэскоб немедленно послал ему чек на 350 тысяч. Рузвельт отверг столь щедрый дар, согласившись лишь принять чек на 25 тысяч долларов в фонд помощи страдающим от полиомиелита, и добавил, что ему достаточно знать, что в случае необходимости он сможет получить финансовую поддержку Рэскоба {208} .