Франко
Шрифт:
— Ну что вы, хлопцы, встали все, как свечи в церкви? — пошутил Франко, здороваясь за руку с каждым. — Давайте садитесь, и будем говорить.
Теперь все окружили его, он стал расспрашивать, сколько в кружке человек, что читают, хорошо ли понимают прочитанные книги и что еще хотели бы интересное почитать.
Потом он говорил об ужасной темноте и нищете народа, о господах и всяких пиявках, сосущих народную кровь и в деревнях и в городах.
— Учитесь, ребята, — все время повторял Франко, — читайте побольше, потому что не хватает у
Василий вспоминает: «Он говорил это с таким вдохновением, что слова его западали нам в самые души и воодушевляли к делу...»
•
В мае того же года Франко был вместе с женой в Нагуевичах. К ним приехал Осип Маковей, и они с Франко отправились через Стрый, Лавочное к Бе-скидам пешком. Потом, пройдя через несколько деревень, зашли в горное село Карлсдорф к знакомому учителю Антону Березинскому, женатому на простой крестьянке.
Погода стояла чудесная. На горных пастбищах— «полонинах» — было прохладно, и деревья только распускались, тогда как в долинах уже все было покрыто яркой зеленью. Величаво высились Марма-рошские горы, вершины их сверкали ослепительно белым снегом, а склоны были покрыты еще не тронутыми рукой человека лесами...
«Впечатлений масса», — заметил в своем дневнике Маковей.
О следующей поездке, в конце июля, он пишет: «Выехали мы (из Львова) 21 июля в 4 часа дня в Перемышль, а оттуда через Хиров в Устрики. Там нас уже поджидала телега отца Кузова, на которой мы, посреди дождя и грязи промучившись часов десять, добрались около полуночи через Лютовиско в Дедово.
Нас ехало пять человек: Наталия Викторовна и Мария Викторовна Дегены и их брат, Сергей Викторович Деген, кандидат славянской филологии. Эти русские приехали из Киева, чтобы посмотреть Галичину, горы и чтобы познакомиться с нами...
Дни стояли различные: и погожие и дождливые, с ветром и без ветра. Воздух — настоящая прелесть, прямо распирает грудь. Я осмотрел почти все горы вокруг Дедова (чудесная местность: Мучное, Киче-ра, полонина наверху за церковью и проч.), дважды купался в Сане, прочитал кое-что из Глеба Успенского...
Иван Франко, записной рыбак, целыми днями, если только не шел дождь, ловил рыбу, расставлял на Сане переметы, разные сети, забрасывал в воду отраву для рыбы, бродил с неводом по реке, вылавливал рыбу из-под камней прямо руками —одним словом, в рыбной ловле находил величайшее удовольствие и если с самого утра ловил и ничего не поймал, то все-таки после полудня снова выходил на лов. Точно так же после дождя спозаранку схватывался и отправлялся в лес за грибами, которые очень любил и собирать и есть. В свободные минуты читал Успенского...
Обе девушки из России остались в Дедове, а мы втроем приехали 30
В августе начались аресты. Франко был арестован 16 августа. В этот же день у его семьи в Нагуевичах был произведен обыск, продолжавшийся несколько часов. Дрогобычский полицейский комиссар перевернул все вещи жены Франко, потом все сундуки хозяев, всю хату, даже иконы снимали со стен и искали там «пропаганду».
Затем полицейский два часа составлял протокол.
Были арестованы киевляне: трое Дегенов, Мар-шинский, Богдан Кистяковский; из галичан — Франко, Павлик и кое-кто еще. Многих привлекли к следствию, взяв подписку «о невыезде»: жену Франко, Маковея, Наталию Кобринскую, Яна Кас-провича.
«Меня допрашивал 10 сентября Маевский почти два с половиной часа, — рассказывал Маковей. — Он мне заявил следующее:
— Имеются подозрения, что эти русские принадлежат в Киеве к тайному социалистическому революционному обществу и приехали сюда, чтобы вербовать молодежь в это общество, а также возмущать население против господ. Так вот, вас они еще не завербовали?..»
Франко в тюрьме очень плохо себя чувствовал и физически и морально. Жене он жаловался: «По ночам у меня страшно болит голова, я постоянно ощущаю в мозгу какую-то тяжесть, словно там у меня камень. При этом тоска меня терзает ужасная...»
Страшные дни этого тюремного заключения породили один из самых потрясающих поэтических циклов Ивана Франко — его «Тюремные сонеты».
10 сентября в тюрьме Франко писал:
Се дом печали, плача, воздыхания,
Гнездо болезни, горести и муки!
Сюда вошедший, стисни зубы, руки,
Останови и мысли и желанья!
Снова грязные, смрадные камеры и всего несколько минут прогулки. Снова «параша» и тюремная «саламаха»:
Берут котел воды и горсть крупы —
Вот вам и суп...
Снова шесть шагов от окна до двери и шесть от двери до окна. И длинные, тоскливые бессонные ночи и шаги часового за окном.
Неприглядные картинки тюремного быта поэт очень смело вложил в строгую форму сонета:
Вошла особа. «Имя?» Отвечаю.
«Как? Станко?» — «Франко!» — «Станко, записать!
Давно тут?» — «Месяц». — «Ты?» — «Семь дней,
я чаю». —
«А ты»? — «Да выпускают нынче в пять».
Увидел книжку, подошедши ближе.
«Читать дозволено?» — «Да!» — «Гм! Опять —
Гм, гм! — я вентилятора нс вижу;
Поставлен?» — «Нет». — «Гм! Чудно, записать!»
Тут сторож подлетел: «Уж мы купили
Два вентилятора!» — «Два? Записать!
А вы пока хоть бы окно открыли»
(И поспешил сановник нос зажать!).
«У нас окно открыто день и ночь!..» —
«Ага! Гм! Записать!» — И вышел прочь.
Да, в мировом искусстве еще никогда не шла речь о подобных непривлекательных вещах. Глашатаям «чистой поэзии», несомненно, придется сильно морщить нос, подобно сановному ревизору, вошедшему в удушливую атмосферу тюремной камеры.