Франкский демон
Шрифт:
В общем, несмотря на кипевшие страсти, получилось так, что как будто бы никто ничего особенно не потерял. Правда, уже несколько позже, когда король Гюи, оскорблённый поведением Раймунда Триполисского, возжаждал мести, Балиан Ибелинский заявил монарху в глаза: «Ваше величество, вы уже утратили лучшего рыцаря в лице сеньора Бальдуэна. Если теперь вы лишитесь совета графа Раймунда, вы — конченый человек». Похоже, более никто или почти никто в Левантийском государстве не разделял мнение барона Наплуза по данному вопросу. Во всяком случае, утраты как-то не заметили.
Тем временем кое-кто даже сделал небольшие приобретения.
Сеньор Петры, у которого в последнее время вошло в обыкновение периодически напоминать мусульманам, что он не друг им даже в годы перемирий, снова впал в соблазн и решил поохотиться... на верблюдов. Из окон башен своего неприступного замка он наблюдал за их беспрестанным
Такой добычи не помнили в Кераке даже старожилы. Всё, что перевозили на своих спинах неприхотливые дромоны пустыни, перекочевало за стены города. Таким образом Ренольд наконец полностью возместил протори и убытки, нанесённые его владениям двумя походами Салах ед-Дина, как-никак добыча франкского демона составила ни больше ни меньше, чем двести тысяч динаров.
Можно не сомневаться в том, что султан потребовал компенсаций, но нет оснований сомневаться и в том, что он их не получил, поскольку послов его в Керак даже не впустили. Ренольд заявил им через посредников что-то вроде: «Помолитесь своему Магомету, может, он поможет пленникам получить свободу?» Уразумев, что тут они едва ли чего добьются, ходоки из Дамаска поехали в Иерусалим, где король Гвидо, пообещав им во всём разобраться, направил депешу в столицу Горной Аравии. Зная Ренольда де Шатийона, догадаться, чем закончилась эта суета, нетрудно. Султан вновь поклялся отомстить, но всё, что он смог сделать, это лично сопровождать караван, возвращавшийся из Мекки, куда ездила сестра повелителя Египта и Сирии.
В первый день месяца мухаррама нового 583 года лунной хиджры войска стали собираться в Дамаске [98] . Сколько их туда съехалось, можно только гадать, однако, если учесть, что в Босру (город примерно в двух, максимум в трёх дневных переходах к югу от Дамаска) они прибыли только в середине апреля, становится понятно — султан созвал большую часть своих вассалов, словно бы готовился к решительной войне против сеньора Керака Правда, повелитель Востока ограничился тем, что опустошил окрестности обеих неприступных крепостей.
98
13 марта 1187 г.
Арабский хронист писал потом, что князь-волк поджал хвост и спрятался в своей норе, едва почуяв запах льва. Очень живая метафора, особенно если принять во внимание соотношение численности воинских соединений той и другой стороны.
Так или иначе, караван беспрепятственно проследовал мимо Керака [99] .
V
И вот отшумели зимние ливни, отдаваясь в Галилейских горах весёлым журчанием Ключей Крессона, наступила весна 1187 года от Рождества Христова, восемьдесят восьмая весна Иерусалимского королевства.
99
До нас дошла раздирающая душу история о том, как злодей Ренольд де Шатийон напал на безоружных правоверных, всех их убил, а сестру султана изнасиловал, и она умерла от горя и тоски в подвале одного из донжонов Крака Моабитского. Вот так она представлялась автору средневековой хроники: «Li prince monta tantost a cheval, et ala au Crac, et assembla de genl ce que il post el alia et prist celle carrvane, et la sew de Salahadin qui avec estoit». В общем, вскочил князь на коня и поскакал в Керак, взял всех своих людей и захватил караван, с которым была сестра Саладина. Gustave Schlumberger в своей работе «Renaud de Chatillon...» даже говорит, что сестра Салах ед-Дина была женой Омара ибн Ладжина и матерью Хусам ед-Дин Мохаммеда. Правда, автор не называет её имени — увы, убеждение, что женщина — не человек, на мусульманском Востоке во времена дремучего Средневековья было весьма распространено.
Так или иначе, сюжет этот вдохновил многих романистов и даже одного талантливого кинодокументалиста; однако sir Steven Runciman во втором томе своего замечательного труда «А History of The Crusades», ссылаясь на заслуживающие уважения арабские источники, утверждает, что сестра султана ехала в том самом караване, который и отправился встречать её брат.
В таком случае пришлось бы признать, что у Салах ед-Дина была ещё какая-то «неучтённая» сестра, или же хронист султана худо разбирался в родственных связях господина. Трудно поверить в это, как и в то,
Когда король Иерусалима стал требовать от Ренольда вернуть добычу, он ответил просто и доходчиво, что ничего из захваченного не вернёт. Что же касается того, будто, мол, у Гвидо Иерусалимского был с султаном мир, князь пояснил: король хозяин в своей земле, как я в своей, а у меня с сарацинами никаких договоров не было. Il respond! que il п'еп rendreit point, et qui assi estoit il sires de sa terre come il (le roi) de la soe et que il n‘avoit point de trives az Sarrasinz.
После рейда Ренольда самые главные магнаты Левантийского царства, граф Триполи и князь Боэмунд Антиохийский, поспешили заключить мир с Салах ед-Дином. Отставной регент, желая обезопасить себя на все случаи жизни, выговорил условие, согласно которому княжество Эскивы де Бюр включалось в число территорий, которые воины султана обязались не трогать, даже если между королём Иерусалима и султаном начнётся самая серьёзная, так называемая тотальная война. Опять-таки, пользуясь современной формулировкой, можем сказать, что князь Антиохии и граф Триполи заключили с врагом сепаратный мир, по мнению же большинства сограждан Раймунда, он, явно играя на руку сарацинам, попросту совершил измену. Зная, что граф принял в Тивериаду небольшой контингент мамелюков султана и заручился с его стороны обещанием однозначной поддержки на случай войны графа с сюзереном, нельзя не признать, что современники Раймунда были в чём-то правы.
Теперь, когда во владениях его наступил долгожданный покой, установился непрочный, хрупкий даже, мир между родичами и эмирами, руки у Салах ед-Дина оказались развязанными. Теперь он мог наконец обратить львиный взор свой на запад, туда, где на узкой прибрежной полоске земли продолжали жить враги правоверных, кафиры, положить конец существованию которых на карте Ближнего Востока клялось уже не одно поколение вождей ислама. Казалось, огромному орлу, которого напоминала теперь держава султана, стоит только взмахнуть крыльями: одно — в Египте, другое — в Месопотамии, чтобы навсегда скрылось солнце от франков и поднялся ветер, тот самый ветер свободы, которого так ждали все ревнители истинного учения, нашёптанного под покровом ночной темноты Аллахом аравийскому пастуху Мухаммеду.
В Дамаске, как известно, находилась голова «орла»; и вот теперь, склонив её вправо, «величественная птица» немигающим взглядом изучала свою добычу — франков, подобно сусликам или слепым кротам копошившимся между гор и пригорков на оси примерно миль в семьдесят, соединяющей Святой Город и Тивериаду.
Правитель Галилеи, граф Триполи, и его ненавистник, правдами или неправдами завоевавший всё-таки корону Иерусалимскую, никак не могли разрешить между собой пустяковых имущественно-территориальных споров. Раймунд, как и практически все люди, жившие в ХII столетии, молился часто и подолгу, но нельзя сказать, чтобы Всевышний отвечал на его просьбы, как, скажем, на мольбы дамы Агнессы, как ни сетовала она на невнимание Его. Вот уж за чьи обиды Господь воздал, так это за Графинюшкины, сполна отомстил за оскорбительную процедуру развода с мужем-королём четверть века назад, за долгие годы унижения. Теперь её дочь и зять завладели престолом, оставив с носом ненавистных Ибелинов и их дружка из Заморского Лангедока.
Граф мог простить Богу многое, даже коронацию Гвидо, вызвавшую столь бурное ликование в душе магистра Храма, — дьявол с ним, пусть торжествует, в конце концов правитель Триполи и в самом деле чувствовал нечто похожее на вину перед Жераром де Ридфором. Сенешаль Жослен? Полноте! Граф без графства, глуповатый, несмотря на всю свою оборотистость, и, по сути дела, не злой человек, главной его целью являлось набрать побольше земли и денежных фьефов, точно это могло вернуть ему престиж. Что касается политики, то тут он ничего и никогда не делал сам. Единственное дело, которое удалось ему в жизни, — роль доброхота Раймунда, сыгранная им в Акре летом прошлого года. А вот Агнесса! Теперь бывший бальи как никогда более отчётливо видел, кто всё это время дёргал судьбу за ниточки, как опытный кукловод.
Но что ему оставалось делать? Раймунд не воевал с женщинами.
Трезво оценивая ситуацию, граф тем не менее не мог смириться с поражением. Он не терял надежды и... молился, конечно же, молился, — а как же без этого? Однако, отчаявшись получить сколь-либо вразумительный ответ от Всевышнего, властелин Заморского Лангедока находил утешение в беседах с обычными людьми, в частности со своей умной супругой и духовником, исполнявшим в некоторых случаях также роль секретаря или канцлера, — отцом Маттеусом.