Франкский демон
Шрифт:
Плибано вдруг пришло в голову, что они имеют дело с проделками... тамплиеров. Такие, как Жерар де Ридфор, не забывают обид, такие готовы мстить любой ценой. А если это его люди убили Милона де Планси?! Допустим, но что можно сделать? Ничего. Теперь уже поздно, собрание вассалов графства фактически вынесло Вестоносцу приговор. Рыцарь обречён. Личность и судьба подзащитного весьма мало интересовали сеньора Ботруна, однако пизанцу были далеко не безразличны последствия игры, затеянной товарищем великого магистра Храма. Плибано прекрасно понимал, что Жерару ничего не стоило избрать счастливого супруга Люси де Ботрун ещё одной мишенью для стрел своей мести. Любимчик Одо де Сент-Амана
И что до того, что Плибано, в сущности, ничьей стороны не брал? Откупив у графа невесту Жерара вместе с городом, пизанец, как полагалось купцу, старался извлечь как можно больше выгод из своего приобретения, но расстановка сил в Утремере невольно делала верного вассала Раймунда другом госпитальеров и неприятелем храмовников. Тут бы в самый раз держаться в стороне, да вот незадача: обвиняемый выбрал пизанца своим защитником. И не откажешься: закон суров — в два счёта фьеф отберут, а самого лишат права искать суда на территории графства, считай, объявят вне закона, тут даже король не поможет. В общем, выхода у Плибано не оставалось. Он рассуждал довольно логично: если смерть его подзащитного была выгодна тамплиерам, значит, следовало во что бы то ни стало сорвать их планы, спасти от казни Раурта.
Тем временем Раймунду и сенешалю Голерану де Майонну почти уже удалось унять членов суда, сколь дружно, столь же и бурно выражавших своё искреннее негодование. Пизанец подъехал к графу:
— Государь...
— Что вам, мессир? — вежливо осведомился Раймунд. — Мы приступаем к голосованию, хотя, по-моему, и так всё понятно. Но формальность — есть формальность, не так ли?
— Ваше сиятельство, — прикладывая ладонь к груди, проговорил Плибано со всей почтительностью, на которую только был способен. — Я хотел бы напомнить и о другой формальности. О праве обвиняемого требовать Божьего суда.
Раурт во все глаза уставился на защитника. Indicium Dei — Божий суд? Ордалия — установление истины перед Господом — поединок, испытание огнём, водой или железом? [23]
Как и всякий человек своего времени, Раурт верил в Бога, по крайней мере, признавал существование высшей силы, некоего всевидящего ока, перед которым не скроешь правды, как ни старайся. Он знал, что невиновен в смерти иерусалимского сенешаля, но... он так же слышал кое-что о результатах таких испытаний. Считалось, что вездесущий Господь защитит праведника, и тот не утонет, погружаемый в воду, не сгорит, проходя между двумя разведёнными рядом кострами.
23
Подобные методы установления истины, в том числе и судебные поединки, весьма решительно осуждались церковью. Папы грозили участвовавшим в них всяческими карами, однако в Святой Земле, в частности в графстве Триполи, никто, похоже, и не подозревал о том, каким страшным грехом является ордалия.
Праведника... Вот это-то и смущало. Одно дело считать себя правым, а другое — праведником. Так ли уж чиста его совесть? Пусть не запятнана она кровью Милона де Планси, но... кто в былые времена ездил гонцом к Нур ед-Дину, привозил ему важные сведения о делах, творившихся при дворах христианских властителей Утремера? Кто участвовал в заговоре, составленном с целью открыть язычникам ворота Антиохии? Кто помог предать в руки нехристей одного за
Вестоносец во все глаза уставился на защитника и понял — выхода нет.
— Мессиры! Я — невиновен в преступлении, в котором ныне обвиняют меня! — воскликнул он, когда нобли умолкли. — Требую суда перед Господом!
Раймунд знал, что не может отказать в подобной просьбе, да он и не собирался делать этого.
— Хочешь? Значит, получишь! — проговорил он еле слышно и, выехав вперёд, обратился к своим вассалам: — Наш долг, господа, уважать права обвиняемого. Да будет так!
— Да будет так! — дружно воскликнули бароны.
— Рыцарь Раурт из Тарса, — продолжал Раймунд. — Высшая Курия графства Триполисского уважает ваше право и перед лицом Всевышнего назначает вам испытание... железом. Если оно не причинит вам вреда, все обвинения против вас будут сняты, и вы покинете суд человеком, честное имя которого будет восстановлено. Если же Господь, явив нам неоспоримые свидетельства вашей вины, покроет вашу кожу язвами и тем уличит вас в совершении преступления, вы будете преданы позорной казни через повешение. Испытание состоится сегодня в предзакатный час.
Он собирался уже подвести итог заседанию, но, повернувшись в сторону защитника, увидел, что тот хочет попросить слова:
— Вы хотите сказать что-то ещё, мессир?
— Государь, — льстиво улыбаясь, проговорил вельможа. — Позвольте мне молвить лишь одно слово.
— Позволяю.
— Приговорённому к испытанию перед Господом требуется время, чтобы помолиться и покаяться в грехах, очиститься от них, дабы они не застилали око Его и мог Он судить только о том, виновен или невиновен этот человек в совершении данного конкретного преступления.
Тут бы Раймунду и сказать: «Вы что, мессир, сомневаетесь в остроте зрения Господа Бога, его способности отделять зёрна от плевел?» — или напомнить защитнику о том, что, например, у древних греков богиня правосудия носила на глазах повязку, как раз для того, чтобы ничего не видеть, а только слышать, поскольку, как казалось всё тем же грекам, это как нельзя лучше способствовало вынесению справедливых приговоров.
Впрочем, вероятно, граф, человек для своего времени весьма образованный, всерьёз сомневался, что сеньору Ботруна известно, кто такая Фемида, или же бальи Иерусалимского королевства не пожелал в очередной раз спорить с вассалами Так или иначе он согласился.
— Суд состоится через три дня, — произнёс Раймунд. — В течение этого времени обвиняемому будет предоставлена возможность помолиться, а также покаяться в грехах и получить наставления священника. С этим всё. Позвольте, досточтимые сеньоры, поблагодарить вас за ваши труды и разрешите считать наше собрание закрытым.
Так Раурт получил отсрочку, а его защитник шанс хоть что-нибудь выяснить. Перво-наперво он решил заново допросить свидетелей, однако оба они оказались более неспособными давать показания. Взрослый очевидец гибели сенешаля Иерусалимского был обнаружен мёртвым около дворцовой конюшни с куском хлеба, застрявшим в горле. Бедняга слишком поздно вспомнил о необходимости закусывать, и несусветное количество вина, выпитого накануне, сделало его неспособным прожевать сухую хлебную корку.