Франкский демон
Шрифт:
— Простите меня, государь, — начал пизанец, выезжая вперёд и разворачивая коня так, чтобы оказаться лицом к членам жюри. — Поскольку рыцарь, обвиняемый в столь серьёзных преступлениях, попросил меня взять на себя его защиту, я должен привлечь драгоценное внимание вашего сиятельства и наших коллег к тому обстоятельству, что шевалье Раурт из Тарса в настоящее время имеет семью — жену и сына.
— Мессир, — произнёс Раймунд. — Никто не мешает обвиняемому иметь семью. Мы ведь спрашиваем его не о взаимоотношениях с женой, а кое о чём другом. Одним словом... — Он обратился к Вестоносцу: — Шевалье Раурт, мы ждём вашего ответа. Признаетесь ли вы в том, что неоднократно вступали с упомянутым здесь
— Да, государь, — еле слышно проговорил Вестоносец. Он молил Бога, чтобы осведомлённость графа имела предел. — Я признаю это, но...
Раймунд сделал подсудимому знак замолчать, однако тут слова вновь попросил пизанец.
— Ваше сиятельство, — сказал он. — Прошу простить меня, но мы здесь занимаемся установлением степени причастности шевалье Раурта из Тарса, известного нам более под именем Раурта Вестоносца, к гибели сира Милона де Планси, сенешаля Иерусалима, а вовсе не выяснением природы взаимоотношений обвиняемого с неким Жюлем. Спрашивать за подобные грехи — обязанность слуг Божьих. К тому же, насколько мне известно, упомянутое лицо покинуло Триполи не сегодня и даже не вчера, а много лет назад, и его контакты с обвиняемым прекратились. Ответьте собранию, шевалье Раурт, верно ли я говорю?
Вестоносец кивнул:
— Точно так, мессир. Более семи, точнее, уже почти восемь лет я не получал никаких известий об этом человеке. И даже не знал, что он обратился в мусульманство. Признаюсь, подобное известие потрясло меня до глубины души. К бремени, отягощающему мою душу, ныне добавился и груз сознания того, что я был связан отношениями с изменником. Что ж, теперь мне не остаётся более ничего, как удвоить мои молитвы Господу, дабы получить прощение за грехи, совершенные мной в прошлом.
— Вот видите, государь?! — тотчас же подхватил защитник. — То — дела давно минувшие. Уверен, все мы осуждаем шевалье Раурта, но теперь поздно уже вменять ему в вину отношения с тем человеком, поелику отношений тех давно не существует, между тем даровать или нет прощение грешнику — дело суда Божьего, а не человеческого. Вместе с тем, коль скоро уж мы заговорили о свидетелях, почему бы суду не заслушать ещё раз того отрока и его товарища, которые видели... будто бы видели, как шевалье Раурт из Тарса нанёс смертельный удар кинжалом сенешалю Милону де Планси. Мне представляются спорными некоторые факты, приведённые в их рассказах...
— Нет нужды, мессир, — перебил пизанца Раймунд. Графа раздражала настырность защитника — вот ещё борец за справедливость выискался! — и его резкий итальянский акцент. Даже то, как Плибано держался в седле, злило сюзерена; нобли-торгаши с Севера Италии — не то, что франки: известное дело, у купцов не в обычае проводить суды под открытым небом, сидя верхом на норовистых жеребцах. — Показания очевидцев записаны моим канцлером, досточтимым отцом Маттеусом, являющимся так же секретарём этого собрания. Всем и без того всё ясно. Если вас что-либо смущает, вы можете прочитать записи, — он чуть не добавил: «Если вы, конечно, умеете читать», — но я не вижу необходимости затягивать разбирательство. Лично у меня ничто сомнений не вызывает.
Вместе с тем Плибано вовсе не собирался сдаваться легко. Он не преминул напомнить графу, что тот, обнаруживая своё мнение раньше начала голосования, нарушает процедуру. Мысленно Раймунд не в первый уже раз пожалел о том, что, соблазнившись безантами пизанца, можно сказать, продал ему Ботрун. Эх, если бы не долги! Но, что сделано, то сделано. Не обнаруживая истинных причин своего раздражения, граф между тем счёл излишним скрывать своё настроение и даже выразил неудовольствие поведением ретивого защитника. Но и только. В общем-то граф ничего не мог сделать с Плибано, тем более что некоторые
— Хорошо. — Раймунд, казалось, пошёл на попятный. — Вы, господа, как я посмотрю, подозреваете меня в желании повлиять на ваше решение. Что ж, я намерен продемонстрировать всем, что это не так. У меня, как у председателя Курии, имеется одно доказательство бесспорности вины подозреваемого. Доказательство, полностью изобличающее его...
Члены жюри заволновались. Раурт с тревогой и беспокойством посмотрел на Плибано, но тот лишь искоса, сверху вниз, взглянул на подзащитного, как бы желая сказать: «Извини, пружок, я — не Господь Бог, не знаю, какую пакость тебе приготовил его сиятельство. И так уж стараюсь выгородить тебя, как могу! Вляпался ты крепко!» Тем временем граф, дав вассалам немного пошуметь, жестом призвал их к порядку, а затем продолжил:
— Доказательство, подтверждающее бесспорность вины шевалье Раурта из Тарса в гибели сенешаля Милона де Планси. Однако я намеренно утаил его от вас, дабы вы могли рассматривать дело так, как будто доказательства этого и вовсе не существовало. Прошу вас простить меня за то, что я поступил подобным образом, но я только хотел предоставить вам возможность быть совершенно беспристрастными. — Он подал знак канцлеру Маттеусу: — Будьте добры, святой отец, покажите сеньорам находку.
Все с изумлением уставились на вещицу, которую извлёк из небольшого ларца духовник графа. Вниманию собравшихся предлагался небольшой, но весьма дорогой кошель, явно принадлежавший богатому человеку — процветающему купцу или знатному сеньору.
— Что это? — воскликнул сеньор Мараклеи.
— Что сие означает? — подхватил сосед Плибано, барон Джебаила.
— Внимание, господа, — громко произнёс Раймунд. — Я прошу тишины. Перед вами кошель покойного сенешаля Иерусалима Милона де Планси. Эту вещь обнаружил и принёс мне присутствующий здесь отец Маттеус, мой капеллан...
— Но откуда она взялась, сир? — спросил Плибано. — Ведь вы говорили нам, что денег при покойном не нашли, не так ли?
— Очень своевременный вопрос, уважаемый сеньор Ботруна, — не без желчи похвалил пизанца граф. — Когда произошло это ужасное несчастье, мы, я и известные вам Бальдуэн Ибелинский, сеньор Рамлы, и его брат, Балиан, даже подумали поначалу, что сенешаль стал жертвой дерзкого грабителя. Однако шевалье Раурт сам помог нашему следствию выйти на правильный путь, сказав, что некто предлагал ему большую сумму за жизнь достопочтенного сенешаля Милона. А эта вещь, обнаруженная в тайнике в доме, где и проживает шевалье Раурт, развеяла последние наши сомнения.
— Убийца... — проговорил Юго Джебаилский, ещё совсем недавно колебавшийся и явно склонявшийся принять при голосовании сторону обвиняемого. — Какой ужас... Он запятнал себя куда большим позором, чем просто убийство. За такое и повесить мало! Смерть ему...
— Смерть! Смерть! — раздалось сразу несколько гневных возгласов. — Смерть!
— Это не моё... — еле слышно пролепетал Вестоносец и затравленно посмотрел на защитника. — Я не убивал...
Однако Плибано и сам был ошарашен не меньше его. Он отвернулся от обречённого и подумал вдруг, что недооценил того, кто стоял за всей этой инсценировкой. Следовало поговорить с графом раньше, он явно впадал в ошибку, спеша поскорее покончить с обвиняемым. Раймунд считал, что в его интересах как можно быстрее найти и предать казни виновника смерти иерусалимского сенешаля, надеясь, как видно, таким образом обелить себя в глазах нобилитета королевства. Пизанец, напротив, не сомневался — смерть Раурта не принесёт пользы Раймунду. Но кто же правил бал?