Франкский демон
Шрифт:
— Я много слышал про ту битву, — с некоторой завистью признался Онфрэ. — Все говорят про то, как наши из Ультржурдена там отличились. Вам повезло, вы-то там были, а я...
Жослен пожал плечами. Его и наследника Заиорданской сеньории разделяли всего каких-нибудь пять лет, но сын Этьении де Мийи был ещё мальчишкой, а его рыцарь — взрослым человеком, побывавшим к тому же во многих битвах и стычках с врагом и даже в плену у неверных. Между тем скоро статусу юноши предстояло претерпеть серьёзные изменения. Так или иначе роль оруженосца Онфрэ играл в последний раз в жизни. Он — наследник Петры, возможно, когда-то наступит день, и Жослен назовёт сегодняшнего своего слугу сеньором, принесёт ему омаж и, обращаясь
Подумав об этом, Храмовник сказал:
— Скоро тебе приносить омаж. Станешь рыцарем и будешь сражаться в битвах.
— Я так волнуюсь...
— Из-за завтрашнего дела? — поинтересовался Жослен, спускаясь с холма и неторопливо шагая по направлению к огням. — Это ерунда.
— Да нет... А вы, мессир, вы ведь не так давно приносили присягу. Что вы чувствовали?
— Не спал всю ночь, — честно признался рыцарь. — Сидел в часовенке при казарме в Монреале и думал.
— О Боге?
— О Боге? — переспросил Жослен. — Да... То есть, полагается, конечно, молиться и думать о возвышенном, а я... Сна чала, конечно, молился и всё такое, а потом стал вспоминать, как мы с сеньором сидели в башне в Алеппо. Как бежали оттуда и потом прятались у одной купчихи... Там я встретил одну девицу, служанку...
— У вас с ней были... — начал Онфрэ и замялся, краснея. — Да.
— Сколько же лет вам было, мессир?
— Четырнадцать. Вот о ней-то я и думал перед святым распятьем в часовне. А наутро... всё так быстро произошло. Честно говоря, я и не думал, что столько народу соберётся. Весь Монреаль сбежался, любят люди на что-нибудь поглазеть. Клирики читали молитвы, распевали псалмы. Мне надели шпоры, сеньор опоясал меня вот этим мечом. — Жослен похлопал по рукояти. — Я встал на колено, сеньор слегка шлёпнул меня по физиономии — у меня аж искры из глаз посыпались, и я сразу на одно ухо оглох и уже не слышал даже, как произнёс положенное: «Сир, я становлюсь вашим человеком». Я испугался, что вообще не сказал этих слов, и давай второй раз, громче, а он мне: «Что орёшь? Я не глухой». Я теперь таю, для чего придумали, чтобы при посвящении вассал вкладывал свои руки в ладонь сюзерена, если бы не это, я бы точно упал, а так он удержал меня. Потом постельничий Юберт начал читать присягу, а я повторял за ним слово в слово, потом князь поцеловал меня. Вот и всё. Так я стал его рыцарем, человеком рук и губ.
Осознавая всю «пропасть лет и событий», разделявшую их, наследник Трансиордании вздохнул:
— А у меня ещё ничего не было.
— Всё будет, Онфрэ, обязательно будет, — утешил его Жослен и вдруг насторожился: — Смотри, кто это там?
За разговором они не заметили, как отошли от костров довольно далеко и теперь находились не более чем в полумиле от лагеря караванщиков. Те двое, которых заметил рыцарь, явно вышли оттуда и направлялись в сторону стоянки франков и бедуинов.
«Разведчики? — подумал сначала Храмовник. — Нет, едва ли».
— По-моему, одна из них — женщина? — предположил юноша.
— Похоже, ты прав, — согласился Жослен.
Свет полной луны позволял неплохо рассмотреть их.
— Давай-ка посмотрим, узнаем, кто это, — предложил рыцарь. — Сейчас они скроются вон за тем валуном. Я встречу их, когда они станут выходить оттуда, а ты спускайся — зайдёшь к ним сзади. Нельзя дать им уйти.
Рыцарь и оруженосец разделились. Жослена немного озадачило то, что «разведчики» не вышли из-за камня, как ожидалось, но менять планов не стал, так как опасался оставлять Онфрэ один на один с врагами. Появление Храмовника стало для паломников совершенной неожиданностью. Они, как мгновенно сообразил
— Не двигаться, неверная собака! — приказал Жослен по-арабски, когда мужчина, услышав скрип камешков под подошвами рыцарских сапог, резко обернулся.
Сабли при нём не было, зато нашёлся довольно внушительных размеров кинжал. Выхватив его, сарацин бросился на Храмовника с такой стремительностью, что тот не успел отскочить. Остриё клинка разорвало несколько звеньев кольчуги на боку рыцаря. Тот отлетел в строну и чуть не упал, ему стоило немалого труда удержаться на ногах.
— Умри, неверный пёс! — закричал сарацин и снова атаковал.
Жослен отбил выпад мечом, который перекинул из левой в правую руку. Заметив Онфруа, метавшегося поблизости с обнажённым клинком, рыцарь крикнул:
— Не мешай мне! Нехристь мой! Держи бабу, не дай ей убежать!
Длинный кавалерийский меч Храмовника, очень удобный для того, чтобы рубить им сидя в седле, не слишком-то подходил для нанесения и отражения колющих ударов, а язычник всё не унимался. Он на чём свет стоит костерил противника и непрестанно нападал, франк же лишь оборонялся. Он попробовал выставить вперёд остриё меча, пытаясь удержать бешеного араба на расстоянии, но тот поднырнул под руку Жослена и со всего размаха ударил его в живот. Лишь в самый последний момент Храмовнику удалось отскочить и поставить подножку противнику, по инерции промчавшемуся мимо.
Франк подбежал к упавшему врагу, поднял меч над головой и изо всех сил опустил его на распростёртое на земле тело, целясь в область шеи, надеясь одним даром отсечь язычнику голову. Однако холодная сталь не нашла добычи, сарацин успел извернуться и избежать смерти. Клинок Жослена, ударившись о камень, высек сноп искр. Тем временем гнусный язычник с прежним воодушевлением и упорством устремился в атаку, чтобы как можно скорее тем или иным способом угробить противника. Подняв камень, араб швырнул его в рыцаря, но тот пригнулся.
— А-а-а! Дьявол! Проклятый агарянин! — закричал Онфрэ, которому метательный снаряд язычника угодил в ногу — парню определённо не везло тем вечером!
Второй камень задел Храмовника, и он понял, что просто обязан уничтожить сарацина немедленно. Взяв рукоять меча обеими руками, Жослен двинулся на араба, рубя перед собой воздух сверху вниз, справа налево и слева направо. Теперь отступать начал язычник. Однако он не просто отходил, а нарочно затягивал поединок, ожидая, когда рыцарь устанет и движения его станут медленнее. Времени для этого понадобилось немного, тяжёлая экипировка франка своё дело сделала, по всему было видно, что Жослен утомлён. Тем не менее он не желал, чтобы оруженосец помог ему — ещё только не хватало, чтобы язычник ранил наследника Горной Аравии.
— Не лезь, Фрэ! — прохрипел Храмовник, заметив, что Онфруа хочет вмешаться. — Стереги её! Это важнее. Если она уйдёт, безбожники всполошатся!
Слишком длинная тирада не пошла на пользу рыцарю, дыхание его сбилось, он, в очередной раз излишне усердно рубанув пространство перед собой, зашатался и чуть не упал. Можно сказать, что бой складывался по классическим для Востока правилам: христианин делал ставку на силу, язычник полагался на ловкость. И вот наконец, решив, что подходящий момент для контратаки настал, сарацин со всей стремительностью просился на франка. Остриё меча Жослена находилось в крайней нижней точке траектории удара, и сам воин оказывался совершенно беззащитен перед кинжалом язычника. Понимая это, тот хищно улыбнулся, мысленно подводя итог. Одного врага уже можно было считать покойником, второй не представлял серьёзной опасности, его араб собирался захватить живым — очень бы интересно узнать, что делают неверные на таком удалении от своих земель?