Франсия
Шрифт:
— Я встретила ее по дороге, — резко ответила Франсия, не привыкшая лгать.
— Ах, как хорошо! Так вы вернулись вместе? А Теодор тоже вернулся?
— Да, брат со мной, он только что вышел, — пробормотала Франсия, не понимая, что говорит.
— Тем лучше, тем лучше! — с трудом нашелся Антуан. — Теперь вы довольны, счастливы, нарядно одеты… Очень нарядно, очень красиво! А как здоровье, хорошее?
— Да, да, Антуан, спасибо!
— А матушка? Наверное, она разбогатела за границей?
И Антуан
Франсия поняла эту немую жалобу: по мнению Антуана, он потерял последнюю надежду жениться на ней. Воспользовавшись этим, она решила окончательно обескуражить его.
— Да, это так, мой дорогой Антуан, матушка сделала состояние, и завтра мы уезжаем за границу, туда, где она была счастлива.
— Уже завтра! Вы уезжаете завтра! Но вы, конечно, зайдете попрощаться с моим дядюшкой, который так любит вас?
— Да, я приду, но не говорите ему, что видели меня! Он огорчится, узнав, что я пошла в театр прежде, чем зайти обнять и поцеловать его.
— Я ничего не скажу. Прощайте, мадемуазель Франсия. Так вы придете завтра к дядюшке? Я хотел бы узнать, в какое время, чтобы тоже сказать вам до свидания.
— Еще не знаю, Антуан, не могу точно назвать вам час… Я попрощаюсь с вами сейчас.
— Но я хотел бы увидеть вашу матушку. Она зайдет в вашу ложу?
— Не знаю! — Обеспокоенная Франсия начала терять терпение. — Зачем вам видеть ее. Вы же не знаете мою матушку.
— Верно. Впрочем, я не могу больше оставаться здесь. Уже поздно, а мне завтра рано вставать.
— И наверное, спектакль не очень увлекает вас?
— Да, мне он совсем не нравится. Арии поют слишком долго, и все время повторяется одно и то же. Я зашел, чтобы отдать заказанные этим театром детали рефлектора, и так как не взял чаевые, за кулисами меня спросили: «Хотите стоячее место у входа в партер?» Я нашел сидячее, посмотрел, и с меня этого довольно. И раз вы теперь богаты… то есть потому, что вы придете…
— Да, да, Антуан, я зайду повидать вашего дядюшку. До свидания! Будьте здоровы!
Антуан еще раз вздохнул и вышел, но, проходя по коридору, он увидел красивого русского князя, который без церемоний вошел в ложу Франсии, и смутная догадка мелькнула в его уме, с трудом улавливающем смысл проводящего. Не знаю, был ли Антуан способен сам решить эту задачу, но чутье собаки заставило его забыть о том, что он хотел уйти. Антуан стал прогуливаться под колоннадой театра.
Франсия не осмелилась рассказать князю о встрече, глубоко взволновавшей и огорчившей. Хотя любовь Антуана внушала Франсии ужас, она была тронута его доверием и уважением. «Он верит в то, во что невозможно верить, — сказала она себе. — Это объясняется не только его простодушием, а тем, что Антуан уважает меня больше, чем я того заслуживаю!»
И потом, этот старый друг, продавец прохладительных напитков, которого она, уходя, не обняла и не поцеловала, потому что не посмела обмануть, он будет ждать ее каждый день до того момента, когда, устав от ожидания, вынесет приговор, вполне заслуженный неблагодарными людьми!
Мурзакин принес Франсии сладости, и она начала лакомиться, пряча слезы. Занавес поднялся. Девушке хотелось вновь развеселиться, но она была почти в обморочном состоянии, в сердце и голове у нее стучало. Боясь потерять сознание, Франсия не скрыла своего недомогания.
— Мы возвращаемся домой, — сказал Мурзакин, но она хотела, чтобы он досмотрел пьесу до конца.
Франсия надеялась, что пять минут, проведенные на свежем воздухе, приведут ее в чувство. Князь проводил ее на балкон фойе, где она сняла вуаль и вздохнула свободно.
Франсия вновь стала веселой, доверчивой и, когда раздался звонок, вернулась с ним в ложу, не опуская вуаль.
В тот момент, когда, пропустив Франсию в ложу, Мурзакин собирался сесть рядом с ней, чья-то рука хлопнула его по плечу. Он обернулся и увидел дядюшку Огоцкого. Увлекая племянника в коридор, он улыбнулся:
— Ты здесь со своей малышкой. Я заметил ее, но мне любопытно посмотреть, действительно ли она хороша собой.
— Нет, дядюшка. Она некрасива, — тихо ответил Мурзакин, дрожа от бешенства.
— Я хочу войти в ложу, открой! Делай, что я говорю! — сухо и резко добавил граф.
Мурзакин воспротивился.
— Нет, дорогой дядя, — ответил он, изображая веселость, — прошу вас, не смотрите на нее. Вы слишком опасный соперник. Вы поссорили меня с прекрасной маркизой, оставьте мне этот маленький цветок Парижа, недостойный вас.
— Если ты говоришь правду, — спокойно заметил граф, — тебе нечего опасаться. Ну же, открой эту дверь, или я открою ее сам. — Мурзакин хотел подчиниться, но не смог; он чувствовал себя парализованным. Огоцкий вошел в ложу и, оставив дверь приоткрытой, чтобы туда проникал свет из коридора, начал пристально рассматривать Франсию. Удивленная, она обернулась. Через мгновение Огоцкий вернулся к племяннику:
— Ты обманул меня, Диомид, она прекрасна, как ангел. Теперь я хочу знать, умна ли она. Поднимись наверх и поздоровайся с господином и госпожой де Тьевр.
— Наверх? Они здесь?
— Да, и она знает, что ты в театре. Я заметил тебя и сообщил ей, что ты придешь поздороваться с ней. Иди, иди же! Слышишь меня? Ее ложа как раз над твоей.
Огоцкий говорил как хозяин, и, несмотря на кажущуюся мягкость его интонаций, Мурзакин отлично понял, что это означает. Он безропотно смирился с тем, что оставит дядюшку наедине со своей возлюбленной. Какая опасность угрожает ей в переполненном людьми театре? И все же дикая мысль пришла ему внезапно на ум.