Франсуа Мари Вольтер
Шрифт:
Не менее плодотворным новшеством Вольтера была попытка создания истории материальной культуры человечества. При этом со всей очевидностью обнаружилось, что как философа и историка Вольтера в первую очередь интересовали те идеи, которые не оставались исключительным достоянием «чистого» разума, а становились импульсами человеческого действия, находили практическое воплощение. Для Вольтера это означало совершенствование орудий труда, рационализацию способов производства и обращения жизненных благ, техническое оснащение цивилизации. Вольтер заявлял, что тот, «кто хочет читать историю как гражданин и философ, не может не интересоваться тем, почему та или иная нация была могущественной или слабой на море, как и насколько обогатилась она в течение века. На этот вопрос ему ответят данные об экспорте. Он захочет узнать, как учредились искусства, ремесла и мануфактуры» (6, 16, 140). Вольтер и другие историки-просветители явились пионерами в разработке истории экономического развития общества, исследование чего таило в себе перспективу преодоления идеалистического понимания истории.
Существенные новшества Вольтер внес и в трактовку политической истории. Он значительно расширил круг включаемых в нее проблем,
Хотя сам Вольтер смог лишь в довольно ограниченной мере (прежде всего из-за уровня фактических знаний XVIII в.) обрисовать различные аспекты жизни множества охваченных его вниманием народов, уже одно обоснование принципа исследования ее действительно существенных проявлений явилось большим достижением вольтеровской философии истории, оплодотворившим конкретную отрасль знания об обществе и стимулировавшим ее дальнейшее развитие.
«Подготавливается царство разума»
Отвергая провиденциализм, Вольтер нередко характеризовал всемирную историю как «хаос» событий, каждое из которых вызвано к жизни естественными причинами, но совокупный ход которых не подчиняется никакой закономерности и в этом смысле представляет собой цепь случайностей. Вместе с тем Вольтер усматривал во всемирной истории некоторые постоянно действующие тенденции, к числу которых он относил, во-первых, стремление людей к счастью, а во-вторых, способность человеческого разума продуцировать знания, вырабатывать истинные идеи. Под влиянием этих двух тенденций в истории, согласно Вольтеру, наблюдалось движение от первобытной дикости и последующей варварской грубости «к цивилизованности нашего, времени» (6, 24, 547), или «прогресс». Реализация стремления людей к счастью и совершенствование разума рассматриваются Вольтером как важнейшие проявления и вместе с тем критерии прогресса человечества. С точки зрения первого из этих критериев человеческое прошлое представлялось Вольтеру довольно безотрадным. Он писал, что из философски трактуемой истории «видно, как ловкие и удачливые люди порабощают глупцов и уничтожают несчастных и как сами эти ловкие и удачливые люди становятся игрушками судьбы, подобно рабам, которыми они управляют» (там же, 548). Немногим лучше выглядит это прошлое с точки зрения второго из названных критериев: «Видно, как следуют друг за другом предрассудки и как они изгоняют истину и разум» (там же). Однако здесь взгляд Вольтера радуют четыре эпохи, или «века», отмеченные мощным культурным подъемом. Это, во-первых, «век Филиппа и Александра Македонских», когда развертывалась деятельность Перикла, Демосфена, Платона, Фидия, Праксителя. Далее следует «век Цезаря и Августа», в который творили Лукреций, Цицерон, Тит Ливий, Виргилий, Гораций, Овидий, Витрувий, Варрон. Затем, после мрака средневековья, ярким светом воссиял «век Медичи», под которым имеется в виду эпоха итальянского Возрождения. И наконец, картину культурных взлетов завершает «век Людовика XIV», вписавший славные страницы в историю французской драматургии, поэзии, живописи, науки, философии. «Не надо думать, — предостерегал Вольтер, — что эти четыре века свободны от несчастий и преступлений. Совершенствование искусств, культивируемых мирными гражданами, не помешало государям быть честолюбивыми, народам — мятежными, священникам и монахам — временами коварными…» (6, 14, 156–157).
Если бы к этой классификации, созданной в самом начале 50-х гг., Вольтер вернулся спустя полтора-два десятилетия, то он бы имел все основания дополнить ее еще одним, пятым «веком», охватывающим XVIII столетие и имеющим своим содержанием французское Просвещение. При этом речь должна была бы идти о соединении «прогресса разума» с успехами в борьбе за освобождение человечества от гнетущих его несчастий. «Посмотрите, — с воодушевлением восклицал Вольтер за год до своей смерти, — почти все государи Европы свидетельствуют свое уважение философии, а полвека назад не поверили бы, что она сможет приблизиться к ним. Нет ни одной провинции, где не нашлось бы мудрого человека, работающего над тем, чтобы сделать людей менее дурными и несчастными. Повсюду новые учреждения для поощрения труда и, следовательно, добродетели. Повсюду разум делает успехи, которые пугают даже фанатизм» (6, 30, 586). Скорее всего Вольтер назвал бы свою эпоху «веком философии», поскольку последней все просветители отводили инициативную роль в намечаемом ими преобразовании человеческой жизни. Вольтер подчеркивал, что именно философия «увеличила число академий в стольких королевствах и республиках; эти академии, приумножая знания, распространили человеческий разум. Благодаря этому же духу, который мало-помалу распространяется, стали больше, чем когда бы то ни было, уделять внимания земледелию, и мудрецы думают о том, чтобы сделать землю более плодородной, тогда как честолюбцы заливали ее кровью. Надо, думать, что в конце концов разум и промышленность постоянно будут делать новые успехи, что возрастут полезные искусства и что предрассудки, которые являются не последним из бичей, наполняющих человеческую жизнь тягостными несчастьями, исчезнут у тех, кто находится во главе народов, и что философия, распространившись повсюду, немного утешит человечество за те великие бедствия, которые оно всегда испытывало» (6, 24, 475).
Связывая истоки этой благодетельной для человечества философии с именами Бэкона и Локка, Вольтер видел, таким образом, в XVII в. и современности начало принципиально новой эпохи, когда прогресс разума приобретает наконец непрерывность и в силу своей зрелости начинает оказывать эффективное воздействие на все стороны человеческой жизни вплоть до политики и экономики. Но глубочайших социальных корней философии Нового времени и действительных оснований ее все более значительного воздействия на общество Вольтер не смог заметить, сводя все дело к тому, что «люди понемногу просвещаются картиной своих несчастий и глупости. Общества со временем приходят к исправлению своих понятий, люди учатся думать» (там же, 548). В процессе такого просвещения он придавал громадное значение философскому осмыслению прошлого. Выяснение причин человеческих бедствий рассматривалось как необходимое и действенное средство к тому, чтобы не допустить их повторения. «Необходимо, — подчеркивал Вольтер относительно клерикальной опасности, — часто напоминать об узурпациях пап, об их скандальных распрях во времена расколов, о преследованиях и войнах, вызванных этим безумием, и о порожденных ими ужасах. Если бы молодым людям не сообщали этих сведений, если бы не существовало некоторого числа ученых, знающих эти факты, то общество было бы столь же глупым, как во времена Григория VII. Общественные бедствия тех времен невежества непременно возродились бы в результате того, что против них не принималось бы мер предосторожности» (6, 19, 357–358).
Вольтер вместе с Тюрго, Кондорсе и стоящим несколько особняком Руссо принадлежит к основоположникам и крупнейшим представителям просветительской теории прогресса, разновидности которой отражали факт развития человеческого общества. Распространенное среди буржуазных исследователей связывание истоков теории прогресса с христианским миросозерцанием (см., например, 21, 316–322) является ошибочным. В действительности понимание направления и смысла исторического движения христианской эсхатологией и хилиазмом прямо противоположно взгляду на историю как на процесс развития человеческих обществ по восходящей линии. Общей для всех просветителей чертой является уверенность в том, что главной движущей силой развития является прогресс разума. Но если для Вольтера, Тюрго, Кондорсе этот вид прогресса был безусловным благом, то Руссо проклинал его как пагубную первопричину (вместе со «способностью к совершенствованию») выхода человека из безмятежного счастья и свободы «естественного состояния» в ожесточенную борьбу и социальный гнет цивилизации. Со стороны Руссо это было неадекватным выражением замеченной им антагонистичности общественного прогресса в условиях частнособственнических отношений. Хотя Вольтер и другие приверженцы теории прогресса из среды просветителей сильно уступали Руссо, не возвышаясь до его проникновения в диалектику социального развития, они тем не менее были правы в настаивании на том, что без развития и распространения знаний невозможно преобразовать наличные общественные отношения в направлении свободы и справедливости и что общество свободных и счастливых людей немыслимо без высокоразвитой духовной и материальной культуры.
У Вольтера теория прогресса большей частью будучи непосредственно вплетена в ткань его повествования о прошлом, не выделяется им в особую концепцию. В этой слитности вольтеровского представления о прогрессе с изображением исторических фактов состоит его сила и убедительность. Но это представление должно было быть дополнено углубленной теоретической разработкой учения о прогрессе, что и было осуществлено трудами Тюрго (см. 39) и Кондорсе (см. 23).
Вольтеру, более чем кому бы то ни было, чуждо гипостазирование прогресса, представление о поступательном движении истории как некоем самодовлеющем потоке, властно несущем включенных в него людей в «царство разума». По убеждению Вольтера, никакие улучшения в человеческой жизни не совершаются сами собой, а всегда могут быть только результатом самых активных целенаправленных усилий, обязательно включающих борьбу людей со «злом». В прошлом Вольтер усматривал лишь отдельные и не получавшие дальнейшего развития проблески прогресса, в настоящем видел уже мощное и непреодолимое движение, подготавливающее «царство разума» в борьбе с защитниками предрассудков и суеверий. Всесторонний же и радикальный прогресс мыслился им как перспектива близкого будущего. В целом прогресс общества для Вольтера — это углубляющееся познание действительности, научные открытия и их воплощение в полезных людям технических средствах, рост эффективности человеческого труда и всемерное развитие экономики, подъем благосостояния народов и индивидов, расцвет искусства и литературы, распространение в массе населения образования и культуры человеческих отношений, торжество разума над суевериями и предрассудками, владычество здравой философии, внедрение выработанных ею принципов разумности, справедливости, гуманности в жизнь народов и всего человечества.
Наряду с другими компонентами вольтеровской философии истории идея развития человеческого разума и воплощения его начал стала на длительное время мировоззренческой основой прогрессивной буржуазной историографии, связанной с теми социальными силами, которые вели борьбу за повсеместную ликвидацию феодально-абсолютистских порядков и выступали против клерикальной реакции. С другой стороны, характерной чертой буржуазной историографии, социологии, философии эпохи империализма стал отход от теории прогресса. Выявление слабостей просветительской версии прогресса сопровождалось также отбрасыванием содержавшихся в ней рациональных зерен. Все это использовалось идеологами империалистической реакции для атак на научную теорию прогресса, созданную марксизмом.
Заключение