Франсуаза, или Путь к леднику
Шрифт:
– Да я и на... и на... никотинизм не жалуюсь. Ну курю и курю. Конечно, хотелось бы бросить... А туг жена... по знакомству, говорит... Место в группе... В качестве бонуса...
– Стесняться знакомств сегодня не надо. Я ж коньяк тоже не с каждым пью. И знакомству с вами искренне рад. Я ж сразу обратил внимание, как вы держитесь. Наблюдал за вами - у вас болит плечо и рука. И спина? И шея?
– Вот кстати, я давно заметил: когда выпьешь, становится лучше.
– Этому есть объяснение. Но, поверьте, лучше вам
– Сейчас ноет, скорее, чем болит... вот здесь... в плече... И шея... когда вот так поворачиваю... О!
– Не надо, не надо, не поворачивайте... Подождите, у меня еще яблоко есть.
Как-то у него это все по-домашнему получилось - яблоко он расчетвертинил большим, с деревянной рукоятью ножом - безупречно кухонным, на медицинский инструмент ничем не похожим. Адмиралов вяло заключил о ноже: «Туповат», - когда заметил усилие, с каким психотерапевт надавливал на яблоко лезвием, дабы преодолеть сопротивление кожуры. Крачун спрятал нож обратно в ящик стола, а дольки яблока на блюдце лежали. Константин Юрьевич взял одну.
– Первое обострение было года три назад, - сказал Адмиралов, следуя примеру психотерапевта (яблоко оказалось с кислинкой).
– Ну, мне боль снимают на несколько месяцев, потом - опять заново. Я терплю.
– О да, я вижу, вы очень терпеливый.
– На самом деле она у меня застарелая, хотя мне это слово и не нравится... но это только три года как меня прихватило, а так она у меня уже с юных лет есть, только не проявляла себя...
– Да я вижу, она у вас необычная, особенная.
Адмиралов насторожился:
– Как это вы видите, разрешите спросить?
– Ну если б она у вас обычная была и если б вы знали, что она обычная, то и реакции у вас были бы соответствующими. А вы знаете, что она необычная, и реакции у вас, как бы вам объяснить... В общем, для этого, для того чтобы понять, о чем я сказал, надо быть самому психотерапевтом... как минимум.
Оба приподняли стопарики, и, посчитав, что аромат уже распробован и уяснен, оба, не сговариваясь, опрокинули махом.
– Она у меня действительно необычная, - сказал Адмиралов.
Он стал рассказывать, чем необычна и какие у нее особенности. Говорил без обиды на нее, без раздражения, даже с нежностью заметной, - избегая грубое определение «межпозвоночная грыжа», он ее все местоимением «она» обозначал, и никак не иначе. Крачун слушал внимательно, сочувственно, участливо, чутко, он все ждал, что Адмиралов назовет, наконец, заветное имя, сам должен был произнести - без подсказки, но этого не случилось пока. Пока он не настолько раскрылся. Но говорил увлеченно.
– Когда я впервые пришел к вертеброневрологу, - увлеченно говорил Адмиралов, - и показал ему томограмму, знаете что он мне сказал? Он воскликнул: да вы что в детстве на голове стояли?
– Почему в детстве?
– Да потому что он сразу определил, что она у меня совершеннолетняя, погашаете? А я действительно... ну не в детстве, в отрочестве... на голове много стоял. Очень много.
– Йогством увлекались?
– Типа того.
Крачун наполнил.
– Не знаю, зачем это я вам говорю, - опомнился Адмиралов.
– Говорите, говорите, - подбадривал Крачун.
– Мне нравится, как вы уважительно отзываетесь о своем недуге. Болезнь надо уважать, относиться к ней по-человечески, с достоинством...
– Вы тоже говорите уважительно, я заметил. А то часто, пустяк, говорят, раз-два и вылечим. А вы - без пренебрежения.
– Спасибо. Видите, как много общего у нас. То, что вы сказали, для меня ценно, поверьте. Мои коллеги, к сожалению, к болезням относятся действительно без должного уважения, часто пренебрежительно... в лучшем случае амбивалентно... А болезнь следует уважать, и врачу в первую очередь. Но чтобы это понимал пациент... с таким я впервые сталкиваюсь. Это для меня особенно ценно. И в человеческом плане, и познавательном тоже... Впрочем, вы не мой пациент. С пациентом бы я не стал коньяк пить. Это нарушение профессиональной этики - пить коньяк с пациентом да еще у себя в кабинете...
– Курить захотелось.
На это Константин Юрьевич ответил:
– «Мартель» предполагает сигару. Терпите! Вы терпеливый! Вы можете!
– Он приподнял стопарик.
– Ну? За нее. В том смысле, чтобы свой характер она показывала исключительно с лучшей для вас стороны. Ведь есть же у нее лучшая сторона?
– А вы знаете, - горячо отозвался Адмиралов.
– Есть!
Но, выпив, замкнулся, не стал продолжать.
Психотерапевт Крачун решил подступиться с другой стороны - рассказать о себе:
– Помню, когда в студенческие годы у меня зуб прихватило, я эту боль воспринимал как нечто предметное, как одушевленное почти... Я с ней разговаривал, как с живым человеком. Случилось это по дороге на юг, и вот, помню, вышел на перрон, это где-то на станции не помню как называется, люди туда-сюда, туда-сюда, а я ей говорю: боль-боль, покинь меня, уйди к тому с бакенбардами... И вы знаете, помогло.
– Магия какая-то, - пробормотал Адмиралов.
– В магию я не верю, - сказал Крачун.
– Просто самовнушение.
– Однако жестоко.
– Самовнушение, и ничего более. Неужели вы думаете, боль моя действительно к тому с бакенбардами перешла?
– Вы же психотерапевт, кто вас знает...
– Только не надо наши возможности преувеличивать. Мы не маги, не колдуны.
Он бы с удовольствием поговорил на тему магии и шаманства, но сдержался - разговор мог бы в сторону уши. Адмиралов сказал:
– Я бы ее не стал гнать...
– Боль?
– Я в целом о ней... о том, что вы называете моей позвоночной грыжей...