Фредерик Дуглас
Шрифт:
Линкольн привлек Фредерика на свою сторону не только речами, но главным образом тем, что он был, несомненно, избранником народа, успевшего уже с ним познакомиться. И Дуглас поставил свое перо и свой ораторский талант на службу Линкольну, хотя многие из аболиционистов воздерживались до поры до времени, а часть политических деятелей, «старая гвардия», высказывала недовольство Линкольном. Уэнделл Филиппс где-то выкопал доказательство того, что Линкольн поддерживал в Иллинойсе ненавистный закон о беглых рабах.
Но Дуглас только встряхивал своей львиной гривой и продолжал поездки по городам, в которых негров
— Это человек, который понимает ваше плачевное положение, — говорил он своим соплеменникам. — Благодаря ему услышится ваш голос. Помогите провести Линкольна в Белый дом! Помогите ему обрести силы, и тогда он сумеет бороться за вас!
Юг был охвачен страхом. Южане называли Линкольна «черным республиканцем». Но теперь Север уже не был разобщен. Молодые члены республиканской партии организовывали клубы и устраивали уличные марши; по ночам в городах было светло как днем от факельных процессий. «Тело Джона Брауна гниет в земле, но душа его шагает и шагает». Даже на Юге, в глухих медвежьих углах запели по-новому:
О свобода, О свобода! О свобода надо мной! Чем в неволе жить постылой, Лучше мертвым лечь в могилу И свободным улететь К господу домой.6 ноября, после выборов, Уэнделл Филиппс прислал Фредерику Дугласу поздравительную телеграмму, в которой говорилось:
«Впервые в истории нашей страны рабы избрали президента Соединенных Штатов».
Гаррисон и Дуглас условились поехать вместе на церемонию вступления Линкольна на пост президента.
— Хочу показать вам Белый дом, Дуглас. Вы должны повидать Капитолий, в который Линкольн попал при вашей помощи.
Вид у Гаррисона был далеко не здоровый. За зиму он заметно сдал. После избрания Линкольна Север поостыл к освободительному движению и осуждал всех тех, кто «наносил оскорбление кровным братьям» — Южным штатам. Печать начала говорить о рабстве в примирительных тонах, но зато довольно озлобленно — о борцах против рабства и об их требованиях. Митинги аболиционистов забрасывались камнями повсюду — от Массачусетса до Миссури. В Бостоне в храме Тремонт произошли беспорядки: группа городских богачей напала на Дугласа и других ораторов, сорвав траурное собрание по поводу второй годовщины казни Джона Брауна. Банды хулиганов три дня преследовали Уэнделла Филиппса на улицах его родного города, в Рочестере погромщики выбили стекла в редакции «Полярной звезды».
Все это чрезвычайно угнетало Гаррисона. Некоторое время он поддерживал в себе дух надеждами на то, что путем убеждения можно привлечь на свою сторону широкие слои американцев. Ныне же он увидел, как трепещет каждый за свое имущество и никому, нет ни до чего дела, кроме «богом данного» права наживать доллары.
Но теперь Америка обрела новую надежду. Обратив хмурое лицо на восток, в сторону восходящего солнца, этот худой, угловатый великан стоял, крепко упираясь в землю ногами в растоптанных огромных башмаках.
А
Юг хвастливо заявлял, что не допустит Авраама Линкольна занять президентское кресло. Со всех сторон неслись злобные угрозы лишить его жизни. «Он не посмеет сунуться в Вашингтон!» — презрительно говорили южане.
Генерал Скотт дал обещание, что «вновь избранный президент будет находиться под защитой военных сил Соединенных Штатов». Генерал приготовился к любым неожиданностям. Вашингтон был превращен в вооруженный лагерь. «В день вступления новоизбранного президента на пост…» генерал Скотт сдержал слово. Но народ, толпившийся вокруг Белого дома, встретил появление Авраама Линкольна торжественным молчанием. Все замерло, будто весь мир понимал важность этой минуты.
Дуглас любовался суровой и необычной красотой худощавого лица, удивительно напоминавшего Джона Брауна. Когда Линкольн обнажил голову, Дуглас пробормотал:
— Джон Браун, он наш! Это наш человек!
Эмилия заметила в толпе Фредерика Дугласа. Вне себя от возбуждения, она стала дергать Джека Хейли за рукав:
— Глядите! Глядите! Это он!
Джек поискал глазами и узнал Дугласа, которого ему довелось слышать много лет тому назад в Провиденсе, в штате Род-Айленд. Да, возмужал, стал шире в плечах, но, что это он, можно не сомневаться: его голова, его пышная львиная грива.
Толпа уже расходилась, когда Дуглас вдруг почувствовал, что кто-то тянет его за рукав; обернувшись, он увидел невысокую седую женщину, чье красивое лицо с голубыми глазами показалось ему знакомым.
— Мистер Дуглас? — взволнованным голосом обратилась она к нему.
— К вашим услугам, сударыня, — со всех сторон зажатый толпой, Дуглас слегка склонил стан.
Тут вмешался высокий мужчина, стоявший рядом с женщиной:
— Вы нас извините, мистер Дуглас. Моя фамилия Джек Хейли, а эта дама — миссис Эмилия Кемп.
— Забыли меня, а, Фредерик? — Она печально улыбнулась.
И вдруг словно рухнула преграда лет. Фредерик вспомнил георгины.
— Мисс Эмилия! — Он схватил ее за руку, и его сосредоточенное лицо осветилось радостью.
— Может быть, вы уделите нам немножко времени? Может быть, вы поедете с нами? — торопливо заговорила Эмилия.
Дуглас повернулся к Гаррисону, наблюдавшему эту сцену с некоторым неудовольствием. Он понимал, какой риск для их жизни представляет это пребывание в Вашингтоне.
— Я считаю, что нам необходимо уехать, и чем скорее, тем лучше, — сказал Гаррисон, хмуря брови,
Дуглас явно опечалился.
— Мне очень жаль, мисс Эмилия, — ответил он тоном сожаления.
В этот момент Джек Хейли полушепотом обратился к Гаррисону:
— Я понимаю обстановку, сэр. Но я гарантирую вам безопасность, если вы согласитесь поехать с нами. Вы нам окажете большую честь.
Дуглас опять взглянул с надеждой на Гаррисона. Тот лишь пожал плечами.
У обочины стояло ландо с крытым верхом, отделанным бахромой. Гаррисон помог Эмилии сесть сзади и занял место подле нее. Дуглас взгромоздился на переднее сиденье рядом с Джеком.