Фредерик и Бернеретта
Шрифт:
Мне нет надобности описывать изумление и горе Фредерика. Я ограничусь тем, что предложу взору читателя строки последнего прощания бедной девушки со своим другом. Там. в немногих словах, вместе и веселых и печальных, как это было свойственно Бернеретте, вы найдете объяснение ее поступкам:.
«Ах, Фредерик, вы хорошо знали, что это был сой. Мы не могли жить спокойно и счастливо. Я хотела умереть. Но ко мне пришел молодой человек, мы с ним познакомились еще во времена моей былой славы. Тогда, в Бордо, он был без ума от меня.
Не знаю, где он достал мой адрес. Он бросился к моим ногам, как будто я все еще была театральной
Да, хороший мой, я захотела покинуть тебя. Ведь я знаю, что у меня ничего не получилось бы с обучением. И все же, когда я во второй раз решилась на это, — мое решение было твердо. Но ко мне снова пришел твой отец — вот чего ты не знал. Что могла я сказать ему? Я пообещала забыть тебя. Я вернулась к моему поклоннику. Боже, как я тосковала! Моя ли вина, что с тех пор, как я полюбила тебя, все мужчины кажутся мне уродливыми и глупыми? Но я же не могу питаться воздухом. Что мне было делать?
Я не убиваю себя, мой друг, я лишь заканчиваю свое существование; это — не трагическое убийство. Здоровье мое подорвано, утрачено навсегда. Все бы это ничего, если бы не тоска. Говорят — ты женишься: красива ли она? Прощай, прощай! В солнечные дни вспоминай тот день, когда ты поливал цветы на своем окне. О, как быстро я тебя полюбила! Когда я видела тебя, меня охватывала дрожь, и я бледнела. Я была счастлива с тобой. Прощай!
Если бы только твой отец захотел, мы бы никогда не расстались, но у тебя не было денег — вот в чем все горе! У меня тоже их не было. Если бы я поступила к белошвейке, я бы долго там не осталась. Так чего же ты хочешь? Я сделала две попытки вернуться к прежнему, и ничего у меня не получилось.
Я уверяю тебя, я хочу умереть не потому, что обезумела; я в твердом уме. Мои родители (да простит им бог!) еще раз побывали у меня. Если бы ты только внал, что они хотят из меня сделать! Какое отвращение быть жертвой нищеты, жалкой игрушкой, которую рвут на части. Если бы мы с тобой были бережливее прежде, когда мы любили друг друга, — было бы лучше. Но тебе хотелось, чтобы мы ходили в театр и развлекались. Славные вечера мы с тобой проводили в «Шомьере».
Прощай, мой любимый, в последний раз прощай. Если бы я чувствовала себя лучше, я поступила бы в театр, но от меня осталась одна тень. Никогда не упрекай себя в моей смерти. Я знаю, что если бы ты только мог, ты бы ничего этого не допустил. Я многое понимала и не смела сказать. Я видела, что все к этому шло, но не хотела мучить тебя.
Я пишу тебе ночыо, и эта ночь так печальна; поверь мне, она гораздо печальнее той, когда ты позвонил у моей двери и не застал меня. Я никогда не думала, что ты будешь ревновать. Когда я узнала, что ты рассердился, мне было и тяжело и радостно. Почему ты не остался ждать меня тогда? Ведь ты имел на это право. Ты бы увидел, с каким лицом я вернулась после своего любовного похождения. Но все. равно, ты любил меня больше, чем хотел показать.
Мне надо кончать, но я не могу. Я цепляюсь за этот листок, как
Дай бог, чтобы мой отец никогда не узнал угрызений совести за все зло, которое он причинил. Чего бы я ни дала, чтобы только уметь зарабатывать на хлеб, чтобы иметь в рзгках какое- нибудь ремесло! Теперь я поняла это, но слишком поздно. Если бы можно было в детстве увидеть в зеркале всю свою жизнь, я бы так не кончила. И ты бы меня все еще любил. А может быть, и нет, раз ты женишься.
Как ты мог написать мне такое жестокое письмо? Твой отец требовал, чтобы я оставила тебя, ты собирался уехать, — разве я могла думать, что поступаю дурно, постаравшись завести другого возлюбленного? Но я никогда не испытывала ничего подобного и не видела ничего более смешного, чем его лицо, когда я объявила ему, что возвращаюсь к себе, Твое письмо привело меня в отчаяние. Два дня я просидела у камина, не в силах двинуться или произнести слово. Я родилась очень несчастной, друг мой. Ты даже не поверишь, как дурно обращался со мной господь бог все эти жалкие двадцать лет моей жизни. Это было так странно, точно кто-то побился об заклад причинять мне зло. Когда я была ребенком, меня били, и если я плакала, меня выгоняли на улицу: «Ступай, посмотри, не идет ли дождь», — говорил отец. Когда мне минуло двенадцать лет, меня заставляли стругать доски. А как меня мучили,' когда я стала женщиной! Вся моя жизнь прошла в том, что я пыталась жить и наконец поняла, что надо умереть.
Да благословит тебя бог! Ты, ты один дал мне немногие дни счастья. С тобой я дышала полной грудыо. Да вознаградит тебя за это бог! Будь счастлив, свободен, о друг мой! Будь любим, как любит тебя твоя умирающая, твоя бедная Бернеретта!
Не грусти, все будет кончено. Помнишь ли ты немецкую трагедию [6] , которую читал мне однажды вечером у нас дома? Герой пьесы спрашивает: «Что воскликнем мы, умирая?» — «Свобода!» — отвечает маленький Жорж. Ты плакал тогда, читая эти слова. Плачь же и теперь — это последний возглас твоей подруги.
6
Помнишь ли ты немецкую трагедию… — Речь идет о драме Гете «Гетц фон Берлихинген» (1774).
Бедняки умирают без завещания, но я досылаю тебе прядь моих волос. Я помню, как-то парикмахер сжег мне волосы щипцами, и ты чуть не побил его. Раз ты не хотел, чтобы жгли мои волосы, ты не бросишь эту прядь в огонь.
Прощай, еще раз прощай навеки.
Твоя верная подруга
Бернеретта».
Мне говорили, что, прочитав это письмо, Фредерик сделал попытку покончить с собой. Я не стану рассказывать здесь об этом. Люди равнодушные слишком склонны видеть в подобных поступках смешное, если самоубийца остается жить. Суждение света весьма печально на этот счет: над теми, кто пытается умереть, смеются, а тех, кто умирает, забывают.