Фредерик Жолио-Кюри
Шрифт:
«Несмотря на преследования, Французская коммунистическая партия восторжествует, потому что это великая партия рабочего класса, великая партия французского народа», — писала в ноябре 1939 года выходившая в подполье «Юманите».
«Можно издать любые декреты о запрещении коммунистической партии, но нельзя сломить наше сознание, нашу веру, нашу уверенность в том, что коммунизм должен стать завтра принципом организации мира», — заявляла «Юманите» несколькими месяцами позже.
В дни немецкого наступления, в мае 1940 года, Центральный Комитет Французской коммунистической
И даже в обстановке всеобщей паники и хаоса в день вступления немцев в Париж тут же, в Париже, все же вышел очередной, нелегальный номер «Юманите». Через несколько дней «Юманите» опубликовала воззвание к французскому народу:
«Франция еще вся в крови, но она хочет жить свободной и независимой. Никогда столь славный народ, как наш, не будет народом рабов.
Только в народе коренится великая надежда национального и социального освобождения».
В истерзанной, залитой кровью Франции жила стойкая, мужественная партия народа. Эта партия подняла и повела народ на бой.
Сначала в Нанте, Бордо, Лионе, затем и в Париже начались летом 1940 года первые открытые выступления против фашистов. С августа по призыву Центрального Комитета Французской коммунистической партии начинается формирование первых групп Сопротивления.
К концу лета выступления против немцев становятся все шире: летят под откосы немецкие поезда, горят немецкие склады, падают убитыми фашистские офицеры. Немцы ответили массовыми расстрелами.
Осенью в Париже появились и первые студенческие листовки.
В конце концов нацисты сбросили маску «культурного сотрудничества». Начались аресты. Десятки профессоров и ученых были посажены в тюрьмы гестапо, высланы или подвергнуты домашнему полицейскому надзору. Одним из первых оккупанты арестовали Ланжевена.
Поль Ланжевен был известен каждому французу не только как выдающийся ученый, учитель нескольких поколений французских физиков. Люди старшего поколения не забыли о митингах в зале Ваграм. У многих были еще свежи в памяти яркие выступления Ланжевена с публичной критикой деятельности Лиги наций, не противодействующей угрозе войны. Как один из председателей Всемирного антифашистского комитета, Ланжевен, вместе с Анри Барбюсом и Роменом Ролланом, стал известен уже всему миру.
Имя Ланжевена недавно снова прогремело по всей Франции. Когда в начале «странной войны» правительство Франции запретило коммунистическую партию и разгромило прогрессивные общественные организаций, в том числе Всемирный антифашистский комитет, профессор Ланжевен смело выступил с протестом в открытом письме премьер-министру Франции Даладье. В начале 1940 года, на судебном процессе сорока четырех депутатов-коммунистов, Ланжевен с изумительным мужеством произнес речь в их защиту. Он открыто заявил тогда, что считает коммунистов подлинными патриотами и борцами за свободу и независимость родины.
— Тот режим, который преследует коммунистов, действует так лишь из побуждений нечистой совести и неверия в самого себя, — закончил Ланжевен свое выступление на суде.
У немецких фашистов
Весь жизненный путь Поля Ланжевена был отмечен страстной борьбой против насилия, против шовинизма, против фашизма — как могли фашисты оставить его на свободе?
Надпись, выбитая на камне старинных ворот тюрьмы Санте, гласит:
«Свобода, равенство, братство!»
Прохожие со страхом смотрят на мрачные громады зданий Санте. По вечерам им иногда удается услышать из-за высоких стен пение «Марсельезы»: «Вперед, сыны Отечества!» Иногда слышат не пение, а крики…
Сюда, в холодную одиночную камеру без воздуха, брошен член Французской Академии наук и двух десятков других академий и научных обществ всех стран мира, бессменный председатель Сольвеевских конгрессов семидесятилетний Поль Ланжевен.
Крохотное оконце высоко под потолком. Лампы нет. На полу — охапка соломы. Еда дается два раза в день: миска жидкого супа и ломоть суррогатного хлеба. Моцион — четверть часа прогулки по обледеневшему тюремному двору, похожему на дно глубокой ямы.
При аресте у Ланжевена отобрали все, даже шнурки для ботинок.
Ланжевен не мог жить не работая. В те короткие часы, когда в камеру пробивался скудный дневной свет, он продолжал свои труды, записывая вычисления концом обгорелой спички на обрывках бумаги.
Его допрашивали высшие чины гестапо — профессор истории Берлинского университета полковник Бемельбург и его помощник Бидернек.
Ланжевену уже довелось познакомиться с бывшим историком Бемельбургом. При аресте Ланжевена Бемельбург был в числе лиц, производивших обыск, и с нескрываемым любопытством рылся в бумагах профессора. Его внимание привлекло письмо великого физика Эйнштейна. «А, Эйнштейн, этот грязный еврей!» — провозгласил он и спрятал письмо в карман: полковник Бемельбург собирал коллекцию автографов.
Допрашивая Ланжевена, Бемельбург предъявил ему обвинение в том, что он критикует Гитлера и осуждает антисемитские гонения.
— Вы обвиняетесь в том, что призывали французский народ ненавидеть Германию.
— Нет, — отвечал Ланжевен. — Нет, я всегда, всю жизнь, всеми силами вел борьбу за сближение и дружбу французского и немецкого народов. Еще в 1921 году я председательствовал в Берлине на митинге протеста против Версальского договора.
— Вы являетесь одним из поджигателей войны между Францией и Германией.