Фредерик Жолио-Кюри
Шрифт:
Жолио и не подозревал, что американцев беспокоят не бомбы, падающие на Париж, а страх, что профессор-коммунист опередит их в изготовлении атомной бомбы. Кто мог знать тогда, что уже готовят новую войну и что грохот Хиросимы скоро потрясет землю?
ГЛАВА VI
КОМИССАР АТОМНОЙ ЭНЕРГИИ
Последний выстрел отгремел в Париже. Профессор Жолио-Кюри вернулся в свою лабораторию, на дверях которой кто-то прикрепил шутливую вывеску:
«Национальный фронт борьбы за освобождение Франции.
Мастерская
Сняты веревки, на которых сушились детонаторы. Убраны приспособления для изготовления гранат и бомб. Сорваны немецкие печати с циклотрона. Закончился тоскливый период разлуки с семьей, и с радостью возобновили и Ирен и Фредерик свою работу в лаборатории.
За участие в движении Сопротивления гражданин Жолио-Кюри награжден офицерским орденом Почетного легиона и военным крестом. Его избирают членом Консультативной ассамблеи — органа, на первых порах заменившего парламент.
Через несколько недель после освобождения он получает возможность поехать в Лондон и установить контакт с французской научной миссией в Великобритании. Он вновь встречает своих научных друзей и французских коллег, вынужденных покинуть Францию в дни войны и применять свои знания в военных исследовательских учреждениях союзников. Велика была радость встречи старых друзей. Каждый знал, что он выполнил свой долг, будь то на родине или за ее пределами.
Еще в дни оккупации тайный посланец из Лондона вкратце информировал Жолио о работах по атомной энергии и снова повторил приглашение уехать в Англию, соблазняя Жолио возможностями научной работы. Покинуть Францию Жолио отказался: он в это время был уже председателем Национального фронта.
Лишь теперь Жолио узнал, что Альбан и Коварский приняли участие в работах сначала в Англии, а затем в Канаде, что французские материалы послужили основой для создания канадского атомного котла [6] . Позже к Альбану и Коварскому присоединились французские ученые Пьер Оже, Герон, Гольдшмидт и итальянец Бруно Понтекорво, работавший раньше у Ферми, а затем в лаборатории Жолио-Кюри.
Беседы с коллегами, вернувшимися во Францию, показали Жолио, что в области атомной энергии за годы войны достигнут большой прогресс. Надо сказать, что из-за завесы секретности Жолио не мог тогда знать подлинный размах работ в США. Он не знал, что еще в середине августа 1939 года, именно в те дни, когда окончательно прекратился свободный обмен мнениями между учеными разных стран, Альберт Эйнштейн обратился к президенту Рузвельту с письмом, в котором указывал:
6
Котел— неудачный, но укоренившийся перевод английского названия ядерного реактора, то есть установки для управляемой цепной реакции деления тяжелых ядер.
«В течение последних четырех месяцев благодаря работам Жолио во Франции и Ферми и Сцилларда в Америке стало вероятным, что удастся пустить в ход ядерную цепную реакцию в крупной массе урана, вследствие чего смогут быть освобождены большие количества энергии и радиоактивных химических элементов. Становится почти достоверным, что это будет осуществлено в самом ближайшем будущем.
Это новое явление повлечет за собой и попытки использовать его для создания бомбы…»
Физики-эмигранты,
Они полагали, что если они сделают такое же страшное оружие, как у Гитлера, то ни одна сторона не решится его применить.
С трудом убедив высшие власти США, физики получили возможность в глубочайшей тайне, вдали от войны, работать над проблемой овладения энергией атомного ядра, над подготовкой ядерного реактора. Это был подлинный заговор науки против фашизма, но участники заговора не до конца представляли себе будущее.
Жолио не знал, что в те дни, когда он в рядах бойцов Сопротивления сражался за свободу родины, в декабре 1942 года в Чикаго Энрико Ферми осуществил цепную ядерную реакцию, пустив в ход первый ядерный реактор, так называемый урановый котел.
Не мог знать Жолио и того, что тогда, в 1944 году, уже полным ходом шла подготовка к испытанию атомной бомбы.
Красная Армия в своем победном шествии громила врага. Уже пройдены были поля Белоруссии и Украины с обугленными развалинами городов и деревень, с Бабьим Яром Киева и рвами Смоленска, освобождена была Польша. Советские воины начали бой за Берлин.
Грянул последний час гитлеровских орд. Но и в этот страшный, самый последний час Гитлер исступленно твердил, что у него еще не все потеряно, что он готовит оружие, от которого содрогнется мир. Он обрушит новую силу на армии союзников, он все-таки победит, он вернет все. Не будет преград новой силе, она сметет и сожжет жизнь. Последняя ставка, последняя надежда Гитлера была на это оружие, которым он грозил миру.
И если бы не истекали кровью советские солдаты, не стояли бы твердыней Ленинград и Сталинград, Одесса и Севастополь, не погибали бы гитлеровские армии на полях Страны Советов, если бы, освобождая Европу и мир, Красная Армия опоздала на несколько дней, быть может, успели бы гитлеровцы обрушить на землю разрушительное атомное оружие.
Опытный атомный котел немцы строили уже в 1941 году, а в 1942 году в Германии был создан Государственный военный комитет по контролю за исследованиями урана. Большой запас урана немцы захватили на заводе Уулен в оккупированной Чехословакии.
Работы велись в глубочайшей тайне.
Они тормозились главным образом отсутствием тяжелой воды.
Лишь к 1943 году немцам удалось накопить тяжелую воду и осуществить цепную реакцию в урановом котле лаборатории Института кайзера Вильгельма в Берлине.
Красная Армия теснила врага, и гитлеровцам пришлось эвакуировать ядерную лабораторию из Берлина в живописный городок Хайгерлох в Альпах. Здесь, в недрах горы, глубоко под землей, немецкие физики и химики готовили ядерный реактор. Все материалы были собраны к весне сорок пятого года. В пещере был установлен новый котел. Гитлер торопил, Гитлер надеялся…
Но уже на весь мир слышны были залпы советских пушек: Красная Армия дошла до Берлина.
В самые последние дни войны, когда советские войска сражались за Берлин, ударный отряд американской дивизии «Альсос», ворвавшись в Хайгерлох, проник в пещеру и захватил в плен группу немецких химиков и физиков во главе с Отто Ганом. Да, тем самым Ганом, который всего лишь семь лет тому назад на конгрессе в Риме обсуждал проблемы деления урана в дружеских беседах с Энрико Ферми и Фредериком Жолио.