Френдзона

Лавринович Ася

Я уже окончательно проваливалась в сон, из наушников тихо доносилась песня Джеймса Моррисона «Up». Мягкий голос пел:

Никогда не поздно все вернуть назад, Даже когда все рушится. Есть только один путь – вверх, Есть только один путь – вверх, вверх, вверх, Даже когда все рушится…

* * *

Осень

была настроена решительно: светало поздно, лужи с утра были покрыты тонкой коркой льда, порывистый ветер пробирал до костей. Я сидела в электричке и, стуча зубами, до сих пор не могла отогреться. Мы проснулись слишком рано, ехали в почти пустом вагоне, в котором горели яркие лампы. Я смотрела в окно, но из-за тьмы на улице видела только наши отражения – мое растерянное заспанное лицо и клюющего носом Сашку. Стук колес его убаюкивал. Внезапно мне вспомнилась сцена в электричке из моего любимого фильма «Москва слезам не верит», когда главная героиня возвращалась с дачи. Я покосилась на Сашину обувь. Как же, поедет этот пижон в грязных ботинках! На Саше красовались чистые белые кроссовки. Идеально белые, даже так. И это несмотря на то, что октябрь выдался очень слякотным. В нашем случае он же Гоша, он же Жора – это я. На мои «Мартинсы» лучше не смотреть. Терпеть не могу ухаживать за обувью. И хожу неаккуратно, брызги бывают до самой пятой точки. Я стыдливо спрятала ноги под деревянную лавку.

Наша дача находилась в ста километрах от города, в очень живописном месте. Давным-давно дом принадлежал какому-то важному академику. Но потом этот академик состарился и продал красивый особняк и небольшой участок моему дяде, маминому старшему брату. Все детство я провела на этой даче. Мне нравилась большая пыльная библиотека, которая осталась от прежнего хозяина, просторная веранда, сказочная кованая калитка, чердак, о котором я уже говорила… Мой дядя, никогда не имевший жены и детей, несколько лет назад переехал в Канаду по работе, а дачу оставил нам с мамой. Но мы с ней еще те дачницы, конечно. Мама предлагала засадить весь участок картофелем и не париться. Однако позже мы решили высадить клубнику и цветы. На этом наши посевные работы закончились.

Когда добрались до места, на перроне уже светало. Лично меня утренний мороз пробирал до костей. Я посильнее закуталась в шарф, одни глаза торчали. А Сашка вдруг заявил:

– Обожаю покупать на перронах мороженое. В стаканчике. В этом что-то есть. Тебе взять?

– Ты больной, что ли? – заорала я, подпрыгивая на месте. Когда выходишь из теплого вагона с сиденьями с подогревом, на улице колбасит не по-детски.

– Я? Нет!

– Значит, будешь больным! Ты видел, сколько сейчас градусов на улице? К тому же тут мороженое стоит раз в пять дороже, чем в обычном супермаркете.

– Какая же ты мелочная, Зырянцева. И никакой в тебе дорожной романтики, – нагло упрекнул меня Саша, доставая кошелек. – А закалять горло очень даже полезно.

– Ты, по ходу, уже на каком-то другом перроне и горло закалил, и мозг свой крошечный застудил. Дорожный романтик.

– Спасибо, зайчик. Ты, как всегда, само очарование.

И вот мы тащимся по замерзшим колдобинам грязи к нашему дачному поселку. Я по-прежнему прячу нос в намотанный шарф, а Сашка невозмутимо жует свое мороженое в стаканчике. И даже причмокивает. Мне назло, разумеется.

– Вот как подхватишь сейчас ангину и не выздоровеешь до моего дня рождения, – сердито предупредила я.

– А что, готовится какая-то грандиозная вечеринка? Как когда-то у Хью Хефнера?

– Ты же знаешь, что из меня еще та душа компании. Будут только почти самые близкие. Где я тебе много приглашенных найду?

– Ну, ты уж, Зырянцева, по сусекам поскреби.

На самом деле мне, чтобы собрать людей для вечеринки, и правда нужно очень

постараться. На свое совершеннолетие я решила пригласить свою давнюю приятельницу Олю. Хорошая девочка. Когда-то мы вместе занимались в музыкальной школе, теперь особо не общаемся, но с детства исправно приглашаем друг друга на дни рождения. Я стала дальше перечислять Саше список приглашенных: двоюродный брат по папиной линии – Коля. Единственный, с кем я общаюсь из родни отца. Сашка поморщился: у них с Колей свои дела, недолюбливают они друг друга. Да, Коля и правда не подарок, но на выручку мне всегда приходит. Так, а еще будут Маринка с Кораблевым…

– С каким таким Кораблевым? – спросил Саша.

– Маринкин бойфренд, – поморщилась я. – Наш новый одноклассник.

– Ага! Так это получается, к тебе можно прийти плюс один?

– Ты хочешь сказать?.. – вытянулось мое лицо.

– Лиза! Ну почему она тебе не нравится? Она милая.

– Ага, милашка, – буркнула я себе под нос. – Ладно, валяй, хоть с Ганнибалом Лектером приходи.

– Какое хорошее сравнение, спасибо. Высокого ты мнения о моей девушке.

На «моей девушке» меня еще больше, чем от холода передернуло.

Наконец мы дошли до кованой калитки. Вокруг гробовая тишина, только где-то вдалеке кричит воронье. Голые черные деревья выглядят угрюмо.

– Разговор о Ганнибале Лектере был тут очень кстати, – заметил Сашка.

– Отстань. – Я толкнула калитку. – По-моему, в этой тишине нет ничего устрашающего. Сплошное умиротворение.

– От слова «умереть».

Первым делом мы решили расчистить участок от сухой листвы. На это у нас ушло почти два часа. Затем Сашка нашел в сарае неоткрытую банку с черной краской и выкрасил мою любимую калитку. Я этим временем навела порядок на веранде. Позже на ступенях к ней мы и уселись с горячим чаем из термоса и бутербродами, которыми нас снарядила Сашкина мама.

– Теперь тут хоть не как на заброшенном кладбище, – огляделся вокруг Саша.

– Что у тебя за ассоциации дурацкие? Перестань!

– Не люблю осень, – признался друг. – Мне осенью никогда не везет.

– Ты же осенью встретил свою кудрявую любовь, – ехидно заметила я.

– Почему осенью? Мы вместе с лета, когда ты укатила к бабушке, – проинформировал меня Сашка. И мне отчего-то стало горько во рту. У них все серьезно.

– А октябрь вообще жуткий, – продолжил Сашка. – Я прямо чувствую, как природа вокруг умирает.

– Саша? Ты чего, готом решил заделаться?

– Ты знаешь стихи Андрея Пермякова?

– Нет, ты можешь хоть раз без стихов…

Но Сашка уже, видимо, не мог:

– Листья плывут, и надо грустить о лете. Только об этом лете грустить совершенно не получается. Для чего Густав Малер придумал «Песни о мертвых детях»? Для чего беспрестанный октябрь полгода как не кончается?

Дальше не помню.

– Чудесно! Жизнеутверждающе. – Я продолжила дальше жевать бутерброд. – Может, поговорим о чем-то светлом и прекрасном?

– О Лизе?

– Разумеется! А я к чему веду? То же самое хотела тебе предложить.

Саша тихо засмеялся, а я наконец не выдержала:

– Что ты в ней нашел?

– А ты вообще ее видела?

– Саш, но ты ведь не из тех, кто ведется на внешность.

– А кто сказал, что внешностью все ограничивается? Она очень положительная, добрая, мне нравится ее открытая улыбка. Ну и еще есть вещи, о которых тебе знать не положено. Вот в ноябре, так и быть, проведу тебе лекцию на тему полового воспитания, – заржал Сашка.