Фридл
Шрифт:
Какие новости, что передать Хильде?
Я достаю из шкатулки желтые звезды.
Вот это и передай. Видишь, какую красоту мы теперь будем носить, – но это не грязно-желтый цвет позора. Наши чистенькие и нарядненькие. Ну-ка, Павел, приложи к груди!
Дорогая девочка!
Когда получишь Дворжака, прочти его! Он понравится тебе – отрывки, которые я приводила, легко найти и понять. Там же и исследования о Брейгеле. Конечно, у Мюнца все глубже, основательней, но я получила от чтения огромное удовольствие. Как только прочтешь, отправь мне при первой возможности.
Поводом для моего письма стал футляр для ключей. Сначала сделай выкройку
За домом пастора растут елки. Во мгле светится одинокое окошко. Шаги. Юленька навострила уши. Так и есть, пастор вышел на прогулку.
«На все воля Божья, настоящий христианин не ведает страха смерти!» Подумешь, какое бесстрашие – встречаться со мной под покровом ночи.
Лаура его терпеть не может. Она – атеистка. Мне он не симпатичен, но по другим соображениям.
Какие тяготы терпит ныне богоизбранный народ, – вздыхает пастор.
Знаете, если когда-нибудь явится нам наш Бог, который заставляет нас терпеть такие тяготы, мы этого не вынесем, мы окаменеем на месте.
Господь милосердный, – пастор вздымает руки к черному небу, – спаси и помилуй!
Тьму прорезает яркий луч света. Поезд. Судя по времени, последний поезд из Праги. Эту секундную вспышку пастор воспринимает как знамение – его молитва услышана, спасительный свет ниспослан. Пора на покой.
В тот момент, когда пастор произнес слово «милосердный», я подумала о Хильде. И вот она здесь, ниспосланная пасторовой молитвой!
Она очень, очень устала. Чудовищная Германия, страшная страна, уроды со свастикой… как смерть с косой. Когда все это кончится?!
Мы стоим, окаменевшие, друг против друга, Хильда с сумками в руках, я с поводком. В ногах крутится Юленька.
Моя дорогая, дорогая девочка!
Целую тебя до изнеможения. Крепче, крепче, пока не устанешь.
Мы бросаемся друг другу в объятия. Какие сумки, какой поводок! Нет, поводка я из рук не выпускаю.
Кажется, все наши встречи с Хильдой происходят в ночи. Или на темной улице, как сейчас, когда шуршат под ногами опавшие листья, или в квартире, вернее в разных квартирах, при зашторенных окнах, которые я заставляю Дуфека открывать хоть на время рисования, чтобы прогнать серость с рисунка. На самом деле мы встречались и зимой, и наша последняя встреча на этом свете произойдет зимой, когда если что и шуршит под ногами, так это снег, но это совсем иной шорох.
При Хильде все происходит как бы само собой. Кажется, и минуты не прошло, а мы уже сидим за сервированным столом, пьем Хильдин шнапс, едим настоящие сосиски и громко хохочем над идиотизмом Гитлера. Идиотов легко передразнивать.
В полутемной комнате Хильда является источником света, притом не бесконечно удаленным от нас, как у Рембрандта.
Да, ведь у меня есть кофе, – спохватывается Хильда и достает из сумки пакетик. Венский!
Павел покидает нас, ему рано вставать. Нам подарена целая ночь. Лишь бы не удариться в споры.
Куда там! Сначала я разнесла приятеля Хильды, вернее его художества, затем, запивая душевную горечь шнапсом, закусывая огурчиком, я бросилась защищать веру, без нее не прожить, не за что уцепиться. Хильда тоже не сдавалась без боя, выдвигая в качестве доказательства бездоказательность существования Бога.– Слепая вера порождает зло, вспомни крестоносцев, вспомни то, вспомни се!
А культ личности Сталина разве не порожден слепой верой?
Сталина?! А кто, по-твоему, воюет со злом – Христос? Нет, дорогая, с ним воюет именно Сталин и его доблестный народ. И они победят!
А если не победят?
Не смей и думать об этом!
Тогда я тоже могу упрекнуть тебя в слепой вере.
Мы дошли до точки. Опомнились под утро. Раздвинули оконные занавески и бросились друг к другу в объятия.
31. Сильнее стали контрасты
Моя дорогая девочка!
Я обманщица, которая дает больше, чем обещает или имеет. Говорю это потому, что, перечитав письмо к тебе, не обнаружила в нем ничего, что имела в виду сказать, вообще ничего достойного упоминания. Можно писать лишь о пережитом, о свежих впечатлениях – но их нет. Надеюсь услышать о них от тебя. Пиши чаще. Посылаю тебе свои отрывочные записи, как костяк, который попытаюсь обтянуть кожей и мышцами. Я могу высказать свои мысли только в диалоге, а не в монологе. Для законченного сообщения мысли должны быть более взаимосвязаны.
Ты хотела узнать о содержании картин Клее. Для этого я достала несколько репродукций его ранних картин и одну позднюю, сюрреалистическую. Содержание у Клее меняется со временем. В период критического отношения к действительности он создавал нечто вроде карикатур, всегда на очень высоком техническом уровне (о карикатуре смотри в моих предыдущих заметках, Георг Гросс не напрасно покончил с этим в Америке).
Клее – неутомимый творец. Будучи поэтом и хорошим рассказчиком, он позже начал изображать свои фантазии. Последние его работы – это сюрреализм. Ты легко поймешь, что означает сюрреалистическое содержание по сравнению с его фантазиями более раннего возраста. Сильнее стали контрасты, например, освещенной плоскости с тем, что ее окружает. Небо кажется бесконечно высоким. Пространство становится настолько неизмеримым, что возникает ощущение страшного одиночества и вещи меняют свою материальную сущность (тесто, стекающее по ветвям дерева), часы из теста, неартикулируемая связь живого и мертвого, ничем не мотивированная, без тени иронии. Из его работ пропадает все веселое, светлое. К сожалению, ты не увидишь его вещи в цвете. Я даже не знаю, существуют ли вообще цветные репродукции. В Музее кайзера Фридриха была золотая рыба, неподвижная на совершенно темном фоне, окруженная причудливыми растениями и маленькими темными рыбками (масло). Кроме того, есть декоративные, заполненные по всему листу узором акварели, например «Соловьи», репродукция которой есть и в твоей книжке. Что больше всего привлекает – так это искренность, ощутимая в каждой линии, в каждом мазке, это сила, которой обладает только он, не знающий удержу, ты сама поразишься его способности задерживать дыхание, его внутреннему зрению, позволяющему видеть все насквозь, со всех сторон. Посылаю тебе «Маленькие манекены» и «Кристаллы» (это одна из моих любимых работ). Он называет их растениями из ботанического сада, есть еще листы, изображающие самоубийцу, или зверей, или воинственное племя, или стареющую Венеру. Это мечтатель, не связывающий себя одной узкой темой.