Фридрих Барбаросса
Шрифт:
Милан вел свою историю с VI века до нашей эры. Во времена Древнего Рима благодаря своей знаменитой школе он прослыл «Новыми Афинами», а численностью населения, хозяйственным и политическим значением уступал только столице государства. Когда германские племена стали тревожить своими набегами империю, римский император Галлиен нанес поражение алеманнам, продвинувшимся до самого Милана или, как тогда он назывался, Медиолана, и сделал город своей резиденцией. Император Константин Великий подолгу оставался в Милане ради возможности беседовать со святым Амвросием, прославившимся своими чудесами. В те времена Милан был общепризнанным центром христианства, далеко обогнав в этом отношении Рим. Амвросий, проповедник, учитель и поэт одновременно, считался главой и реформатором церкви. Он первым ввел в богослужение пение гимнов, получивших по его имени название амвросианских. Ему приписывается и авторство знаменитого
Спустя полтора столетия Милан пал жертвой остготов, разрушивших его стены и перебивших людей. Однако прошло совсем немного времени, и город, благодаря чудотворному заступничеству святого Амвросия, опять стал самым большим, сильным и богатым городом на севере Италии. Таким он и оставался на протяжении веков, несмотря на вторжения лангобардов, франков и рыцарских отрядов германских императоров. Около 1000 года благодарные миланцы построили над могилой своего святого покровителя базилику Святого Амвросия, по праву считающуюся шедевром раннероманского архитектурного стиля и по сей день радующую своей красотой взоры людей.
В капелле Святого Евстахия хранились ценнейшие реликвии христианского мира — мощи Трех Святых Царей (или, как их принято называть у нас, волхвов), привлекавшие верующих со всего света. Как гласила легенда, некий знатный миланец получил эти мощи в Византии в подарок, но с условием забрать их вместе с саркофагами, в коих они покоились. Коварные греки думали, что он не сумеет сдвинуть с места тяжелые саркофаги. Однако те стали легче пуха, когда благочестивый итальянец велел поднять их. Так мощи прибыли в его родной город. Ежегодно миланцы отмечали праздник Трех Царей, разыгрывая аллегорическое представление. Три Царя появлялись верхом на конях в сопровождении большой свиты; перед ними несли золотую звезду. Так они двигались до колоннады Святого Лаврентия, где их поджидал царь Ирод в окружении книжников. Те, когда их спрашивали, где родился Иисус Христос, начинали листать книги и затем отвечали: «За пять миль от Иерусалима». Тогда процессия под предводительством золотой звезды, в сопровождении ряженых слуг, ослов и диковинных зверей, под звон литавр и звуки труб направлялась в капеллу Святого Евстахия. Здесь возле алтаря стояли ясли, а около них — бык и осел. В яслях лежал младенец Иисус. Волхвы приносили свои дары и погружались в сон. Наконец крылатый ангел будил их и сообщал, что они должны возвращаться на родину не через колоннаду Святого Лаврентия, дабы не попасть в руки Ироду, а через ворота Порта Романа.
Понятно, почему именно Милан, обладавший древними традициями, огромными богатствами и, как говорили, самыми прочными в мире стенами, упорнее, чем другие города, противился власти новых господ из Германии.
После того как прекратили сопротивление Тортона и Крема, наместникам Фридриха I удалось ликвидировать республиканские порядки почти во всех городах Ломбардии и подчинить их своей власти. Только Милан сохранял в прежнем виде свои городские свободы и самоуправление. Здесь давно уже были ликвидированы последние остатки существовавшего с лангобардских времен дворянского господства, и некогда повелевавшие простым народом феодалы поступили на службу города, получив в нем права гражданства. От их былых привилегий остались лишь воспоминания: эта знать в общественной и политической жизни представляла собой некую касту, сословие или, как еще называли ее, партию «капитанов». Но и два других городских сословия обладали по крайней мере не меньшими правами. Наиболее зажиточные горожане — купцы и разбогатевшие ремесленники, а также адвокаты, врачи и представители прочих ученых профессий — назывались «вальвассорами», очевидно, в память о прежнем вассалитете. Наконец, городские низы, «плебеи», тоже обладали всеми гражданскими правами и оказывали большое влияние на жизнь города. Из представителей этих трех сословий, никому не отдавая особого предпочтения, миланцы формировали свое правительство, а также ежегодно выбирали, как некогда в Древнем Риме, консулов, чтобы, как они говорили, «никто не мог строить из себя господина».
Немцам эти порядки были столь же непонятны, сколь и ненавистны. Но именно благодаря такому политическому устройству, при котором даже простые ремесленники могли достичь высокого положения, Милан стал велик и могуч. Немцы могли противопоставить этому только военную силу, и миланцы готовились к неизбежной схватке. Под руководством Гинтеллино, знаменитого мастера по сооружению мостов, прозванного миланским Архимедом, вокруг города был проведен гигантский ров, приближение к которому, а тем более преодоление которого затруднялись хорошо продуманной системой бастионов. На значительном удалении от города было построено около двух тысяч разнообразных полевых укреплений, крепостей и башен, препятствовавших наступлению неприятельской армии.
Хорошо обученное и великолепно вооруженное ополчение миланцев представляло собой сильное войско, пригодное как для обороны, так и для нападения, превосходившее любую другую итальянскую армию и способное потягаться с немцами. Формировавшееся по городским кварталам, это войско состояло из самостоятельных подразделений, включало в себя конницу, лучников и пехоту и находилось под единым командованием консула. У каждого городского квартала было собственное знамя, которое, когда ополчение шло на битву, помешалось на специальной знаменной телеге, называвшейся «кароччо»; его охранял отборный отряд. Эта «кароччо», обитая железом телега, на флагштоке которой крепился штандарт с изображением Святого Амвросия, благословлявшего своих миланцев, была святыней города, символом его свободы и достоинства.
Весь Милан был охвачен единым порывом, готовностью защищаться до последнего. Твердо веря в чудотворную помощь своего святого, каждый был преисполнен уверенности, что будет одержана блистательная победа в этой борьбе свободы против тирании. Горожане до такой степени не сомневались в благоприятном для них исходе дела, что смеялись над императором, будто бы поклявшимся снова надеть корону не раньше, чем будет повержен Милан. «Не потребуется больше корона Барбароссе!» — слышалось повсюду.
Однако, самым тщательным образом подготовившись к обороне, миланцы в одном допустили роковой просчет. Даже если городское ополчение было непобедимо, а сам город неприступен, его защитникам требовалось сохранить посевы и уберечь урожай от немцев — ведь от этого зависело обеспечение города продовольствием. Здесь было слабое место обороны, которым император незамедлительно воспользовался.
Его план военной кампании основывался на том, чтобы взять город измором. Опыт покорения Кремы предостерег его от попытки штурмовать Милан, так что даже не проводились необходимые для этого приготовления. Барбаросса ограничился лишь тем, что велел вытоптать посевы и вырубить виноградники и масличные рощи по всей округе в радиусе четырех миль. Жители Лоди, Кремоны и Павии, давние смертельные враги Милана, охотно взялись выполнить это задание; немецкие же рыцари без труда отбивали время от времени предпринимавшиеся миланцами вылазки. В паническом ужасе сельское население бежало в город, ища спасения за его стенами. Благодаря этому численность его защитников возрастала, но соответственно обострялись и трудности с продовольствием, на чем император и строил свои расчеты. Упорно оборонявшие свой город миланцы, лишенные возможности получать продовольствие извне, были обречены на голод.
Однажды по чьей-то оплошности или в результате предательства в городе сгорел самый большой продовольственный склад. Вскоре стали ощущаться первые трудности со снабжением. Консулы, дабы не допустить голода, со всей решимостью занялись конфискацией у торговцев хлеба и мяса, но тем самым достигли обратного результата. Охваченные паникой миланцы принялись запасаться продовольствием, и цены резко подскочили. Гордая самоуверенность сменилась паническим страхом. Намеренно сгущая краски, дабы усилить впечатление от рассказа, хронисты писали, что в то время в Милане «муж бросался на жену, брат на брата, отец на сына, лишь только заподозрив, что тот прячет хлеб». Отваживавшиеся искать на опустошенных полях съестное неизбежно попадали в руки внезапно возникавшей из засады стражи и, жестоко покалеченные ею, загонялись обратно в город. Однажды пятерых захваченных врасплох представителей благородного сословия «капитанов» ослепили, а шестому, отрезав нос и уши, оставили один глаз лишь для того, чтобы он мог отвести окровавленных сотоварищей обратно в город.
Пока таким способом укрощали строптивых миланцев, сам Фридрих успел побывать в Лоди на синоде, созванном Виктором IV. Сразу же по окончании синода, когда голод и страх уже сделали свое дело, император подошел с войском к Милану. Предварительно в отношении гарнизона одной из дружественных миланцам крепостей близ Пьяченцы была проведена показательная экзекуция. Более ста человек подверглось жестокому изувечению. Барбаросса не брезговал ничем, дабы запугать противника и тем самым скорее завершить его покорение и восстановление имперской власти в Италии. На расстоянии полета стрелы от стен Милан был оцеплен, а перед каждыми воротами сооружен укрепленный лагерь. Пришло время миланцам осознать бесполезность дальнейшего сопротивления и покориться.