Фридрих Барбаросса
Шрифт:
Возвращаясь с Констанцского рейхстага, 11 июля в бурге Пфуллендорф, севернее Боденского озера, умер один из старейших и преданнейших друзей и соратников Барбароссы — герцог Баварии Отто Виттельсбах. Герцогство перешло к его десятилетнему сыну Людвигу, обеспечение прав которого поручалось его матери Агнес и дядьям — братьям покойного. В Италии император также понес тяжелую утрату: 25 августа скоропостижно скончался от лихорадки его наместник в этой стране архиепископ Майнцский Кристиан. По нему во всех монастырских церквах Германии в течение тридцати дней служили панихиды.
По окончании Констанцского рейхстага император задержался в южных германских землях, проводя в различных городах собрания знати для решения как местных, земских, так и общеимперских проблем. В конце года на хофтаге в Вормсе он подтвердил старинные привилегии этого города,
В начале года император посетил Страсбург, а затем в течение длительного времени пребывал в Хагенау вместе с обоими своими старшими сыновьями, Фридрихом и Генрихом. С ними, а также с прибывавшими к нему князьями он обсуждал положение дел в Империи, которое теперь, благодаря устранению главных очагов напряженности — раскола в церкви, раздора с городами Северной Италии и конфликта с Генрихом Львом, — представлялось весьма благоприятным и открывало новые перспективы. После устранения Генриха Льва Штауфены стали самым могущественным родом в Германии. Освобождение от гнетущих забот, очевидно, послужило для императора поводом устроить на Троицу в Майнце большой праздник по случаю посвящения в рыцари своих старших сыновей. Подготовка к празднику, равно как и намечавшийся очередной поход в Италию, также обсуждались в Хагенау.
Майнцский праздник на Троицу 1184 года не знал себе равных в ту эпоху. Не зря его называли вершиной политической карьеры Фридриха. Майнц был выбран местом проведения не случайно: здесь концентрировались земельные владения короны, что облегчало снабжение огромного количества гостей продовольствием и вином, привезенными из королевских имений и деревень. Приглашения на праздник были разосланы заблаговременно, и ожидалось прибытие многих тысяч участников. Майнц не мог вместить такого количества народа, поэтому напротив города, на правом берегу Рейна разбили гигантский палаточный лагерь. В центре его располагались временные, специально сооруженные по этому случаю из дерева резиденция для императора и большая церковь. Вокруг них раскинулся целый город для гостей. Шатры важных господ, выделявшиеся своими размерами, соперничали друг с другом красотой и роскошью, так что пестрый, на короткое время возникший город на берегу Рейна издали привлекал к себе внимание любопытных. Просторные амбары были заблаговременно заполнены всевозможной снедью. Кормить, обслуживать и веселить господ должна была целая армия поваров, подавальщиков и странствующих скоморохов.
С архиепископами прибыли подчиненные им епископы и множество иного духовенства. Герцоги Саксонии, Чехии, Австрии, Штирии, Верхней Лотарингии, Брабанта и в их числе Бертольд Церинген, старый Вельф и юный Людвиг Баварский явились в сопровождении многочисленных графов, благородных вассалов и министериалов. Для демонстрации собственного могущества князья привели с собой и огромные дружины. С герцогом Чехии прибыло около 2000 рыцарей, с архиепископом Кельнским — 1700, с пфальцграфом Рейнским, ландграфом Тюрингским и архиепископом Майнцским — по 1000 человек. Собрались в Майнце и рыцари из дальних краев — из Италии, Франции, Венгрии, Испании. Всего съехалось до 70 000 человек.
По особому приглашению императрицы из Франции приехали знаменитые менестрели Гийо Прованский и Дуат из Труа, а из Германии — писавший на нижненемецком наречии поэт Генрих фон Фельдеке и миннезингер Гунтер Пэрисский. Они и воспели Майнцский праздник, подобного которому, по мнению восторженного Гунтера, еще не бывало и никогда больше не будет. И Гийо Прованский, сравнив его с праздниками короля Артура и Александра Великого, был вынужден признать, что ничего подобного мир прежде не видел. Генрих фон Фельдеке описал блистательный турнир, императора в окружении его паладинов, выступления миннезингеров и шпильманов, а также неизбежные в таких случаях споры знати за наиболее почетные места. «Императору Фридриху воздавались такие почести, — заметил Генрих, — что и спустя столетие об этом будут слагать песни».
Появился и Генрих Лев в надежде использовать праздничное настроение императора для досрочного примирения. Исполненный благородного негодования, что ему нельзя быть среди приглашенных, он, расположившись поодаль, ожидал, не примет ли его Фридрих. Однако император его не позвал, и он безропотно опять удалился в изгнание.
Открытие праздника состоялось 20 мая торжественным богослужением, особый блеск которому придавало присутствие семи архиепископов, множества епископов, аббатов и прочих сановников, но главное — императорской четы и их сына, короля Генриха, с коронами на головах. При выходе из церкви после богослужения граф Геннегау Балдуин нес впереди процессии имперский меч. Однако этот самый замечательный из всех праздников Средневековья, с таким блеском показавший возрожденное величие императора, не обошелся без досадного недоразумения, едва не испортившего торжество. Когда процессия из имперских князей направилась вслед за императорской четой в церковь, аббат Фульдского монастыря и архиепископ Кельнский заспорили, кому из них подобает занять почетное место рядом с императором. Барбаросса, не придавший значения их спору, попросил архиепископа Филиппа, с которым его связывала личная дружба, уступить. Тот не стал спорить, а повернулся и вышел. Тут же поднялись все его вассалы, готовые покинуть церковь. Положение спас молодой король Генрих. Вопреки всем правилам придворного этикета, он обнял архиепископа и со слезами на глазах попросил его не портить праздник. Тогда вмешался и император, заверивший, что у него и в мыслях не было обидеть верного друга и товарища по оружию. Испуганный аббат Фульдского монастыря тут же освободил почетное место, и инцидент был улажен.
После богослужения начался веселый пир, на котором герцоги и графы служили императорской чете и королю Генриху, исполняя почетные должности кравчего, стольничего, конюшего и постельничего. Второй день Троицы явился апогеем праздника, когда посвящали в рыцари обоих сыновей императора. Сначала Фридрих и Генрих продемонстрировали собравшимся князьям свое умение обращаться с оружием, а затем торжественная процессия направилась в церковь, где оба принца в сопровождении оруженосцев, их ровесников из знатных семей, подошли к алтарю, облаченные в красно-белые шелковые одежды и черные башмаки, что символизировало чистую жизнь, жертвенную кровь Христа и черную смерть. Преклонив колени перед императором, юноши дали рыцарский обет. Затем они приняли доспехи, шпоры, кольчугу, перчатки и, наконец, на белых поясах мечи, украшенные драгоценными камнями, после чего император, боковой стороной меча коснувшись плеча каждого из них, произнес старинное заклятие: «Во имя Бога, святого Михаила и святого Георгия посвящаю тебя в рыцари. Будь решительным, неустрашимым и верным». Посвященные в рыцари принцы Фридрих и Генрих отныне вошли в состав благородного военно-рыцарского сословия.
Этот замечательный праздник, конечно же, не обошелся без большого турнира. Публика, заполнившая зрительские места вокруг поля и с нетерпением ожидавшая волнующего зрелища, бурным ликованием встретила императора, выехавшего верхом на коне, в полном снаряжении, с опущенным забралом и пикой наперевес. Открывая турнир, Барбаросса совершил по полю почетный круг. Затем появились молодые рыцари, среди которых были и сыновья императора, и состязания начались. Собралось несметное множество рыцарей в полном снаряжении и на великолепно украшенных конях. На некоторых были кольчуги, привезенные крестоносцами с Востока, но большинство носило уже давно вошедшие в обиход чешуйчатые доспехи — плотно облегавшую тело матерчатую или кожаную куртку, покрытую на манер черепичной крыши железными пластинками. Поверх доспехов рыцари надевали украшенные гамбезоны — рубашки, защищавшие их от перегрева на солнце.
Многие участники турнира не были облачены в доспехи, имея при себе только щит и копье, — ведь это был веселый праздник, на котором не хотелось обременять себя тяжелыми, раскаленными на солнце латами. В состязании участвовал и сам император. Он, как и следовавшие его примеру князья, щедро одаривал рыцарей и оруженосцев. Многочисленные шпильманы, миннезингеры, жонглеры, паломники и прочий люд также попользовались от щедрот благодушно настроенной знати. Все, кому в те дни посчастливилось быть на поле близ Майнца, в один голос признавали, что еще не видели столь многолюдного и великолепного празднества. Этого впечатления не могло испортить и несчастье, случившееся под вечер третьего дня, когда внезапно налетевшая буря разметала деревянную церковь и несколько других сооружений, похоронив под развалинами не ждавших беды людей.