Фронтовик стреляет наповал
Шрифт:
– Мне поговорить с ним надо. На дело он не ходил?
– Не ходил, – кивнул Трегубов.
– Стало быть, у меня на него ничего нет, статью не пришьешь.
– Тогда зачем он милиции нужен?
– Вчера ты упоминал о некоем страшном человеке, с которым пахан встречался. Вот он мне нужен.
– Да чтобы пахан с ментовкой сотрудничал? Ни в жизнь!
– Тот человек – каратель. Много крови на нем, его госбезопасность разыскивает.
Не хотелось Андрею этого говорить, а надо. Политических, предателей, немецких пособников в уголовной сфере не любили. Иной раз вынужденно сотрудничали,
Трегубов задумался. Сдать легавым пособника фашистов – легко. И угрызений совести не будет, поскольку воровской кодекс не нарушит. Но если бы он сам знал фашистского прихвостня. А его знает пахан. Головоломка получается. Выдашь пахана – заработаешь себе геморрой.
– Трегубов, ты скажи, где пахан бывает? Пивная, ресторан. Как кличка и как выглядит. Я сам к нему подкачусь, тебя не сдам и к пахану пока никаких предъяв. Побеседуем мирно и разойдемся бортами, – наседал Андрей.
Если через пахана возьмут карателя, для госбезопасности польза, и дело об убийстве Болотникова на кладбище закрыть можно. Андрей, сам прошедший фронт, ненавидел фашистских пособников, предателей, больше, чем немцев. Гитлеровцы – чужаки, воевать пришли, с ними все понятно. Наши-то зачем продались? Обычно, если в плен попадали немцы и полицаи или бургомистры из изменников, предателей расстреливали на месте, а немцев отправляли в лагеря. Поэтому власовцы из РОА дрались отчаянно, как смертники, а полицаи, старосты сельские уходили с немцами, боялись возмездия. Честно сказать, и немцев стреляли, если удавалось захватить с боем эсэсманов. Как правило, это фанатики были, отстреливались до последнего патрона. Выдавали их две серебряные руны в виде молний на правой петлице, потому как на фронте они носили обычную пехотную форму вермахта. В безвыходном положении эсэсманы выбрасывали френч, но это не помогало. Под левой подмышкой у них татуировка была, с группой крови и резус-фактором.
– Слово даешь, что пахана не повяжешь?
– Чтобы я тебе клятву давал? Ты не сбрендил? А будешь упрямиться, сам на суд приду, постараюсь, чтобы показания твои, в протоколе допроса записанные, огласили. Чтобы подельники слышали, тогда в зоне с тебя спросят.
Трегубов от злости зубами заскрипел. Обложил его опер, как волка флажками на охоте обкладывают. А деваться некуда.
– Ладно, слушай. Пахана кличка – Сенька-Неваляшка.
– В первый раз такое погоняло слышу.
– Это потому, что после передряг поднимается всегда, как игрушка детская.
– Как выглядит?
– Вылитый начальник! При костюме, при галстуке, ботинки начищены. Прямо франт. Бабы таких любят. Лицо… Да непримечательное лицо. Ни шрамов, ни родинок. Говорит гладко, как ученый, а у самого четыре класса, да и те в коридоре. Кум ходит за ним, все по сто шестьдесят седьмой статье. Оружие при себе не носит никогда.
– Где бывает?
– Пивная на рынке, в полуподвале. Комнатка там есть, с заднего входа. Он в общем зале не сидит. А еще в рестораны в Москву ездит, но я с ним там не был.
– Кроме погоняла имя-отчество у него есть?
– Семен Еремеевич, – нехотя выдавил Трегубов.
– Когда в пивной застать можно?
– Часов с трех. С утра
– Ох, Трегубов, не любишь ты его, – хохотнул Андрей.
– А чего его любить? Не девка красная.
– Выздоравливай. А где живет Семен Еремеевич?
– Запамятовал я. Да он и дома не бывает. То на малине, то у баб знакомых.
Ну да, запамятовал! Не тот человек Трегубов. Да и черт с ним, главное он узнал.
Вернувшись в отдел, Андрей рассказал Феклистову.
– Знаю такого! Два года назад едва не посадил его. Подельники все на себя взяли, он свидетелем прошел. По молодости разбоями занимался, потом поумнел. Смотрящим стал, сам теперь рук не марает.
– Так я поговорю с ним?
– Поговорить можешь, боюсь, не скажет ничего.
– Он же с полицаем бывшим якшается!
– Пахан скажет – не знал ничего. Да и человека такого не видел никогда.
– Поймать бы его на чем-нибудь. Лишнего на свободе ходит.
– Пока на него нет ничего, но я его обязательно посажу!
И все-таки Андрей решил сходить в пивную. Что-то же связывает Сеньку с полицаем? Прошелся до рынка, нашел пивную, спустился в общий зал. Несколько посетителей пили пиво. Сильно пахло рыбой, на полу чешуя. Андрей поморщился, поднялся по ступенькам, обошел здание. У входа сгрудились штабеля пустых ящиков из-под пива. Обычно мужики предпочитали разливное из бочек. А в бутылках брали в дорогу или на пикник, под шашлычок. Он спустился вниз, толкнул дверь. Дорогу в полутемном коридоре преградил амбал.
– Служебный вход.
– Значит – для меня!
Андрей оттолкнул амбала в сторону. Тот не привык к такому обращению, но дергаться не стал. Раз вошедший позволяет себя так вести, стало быть, имеет право. Тем более у Андрея прическа короткая. Такую носили военные и милиция.
– Пахан один?
Амбал кивнул. Андрей открыл дверь, вошел решительно, по-хозяйски. В то, что перед ним вор в законе и смотрящий, не сомневался. Уж больно точно Трегубов его описал. Сенька-Неваляшка заедал пивко соленой красной рыбой. Что Андрей из органов, просек сразу.
Кружку пива подвинул, перед вором их несколько штук стояло. То ли гостей ждал, то ли сам большой любитель был.
– На службе не употребляю.
Андрей придвинул стул, сел.
– Здравствуй, Семен Еремеевич! – поздоровался Андрей.
– Документы предъявить?
– Зачем же? Переговорить надо.
– Не о чем мне с милицией говорить. Да и чистый я.
– Ты меня пока не интересуешь. Человек мне один нужен.
– Тебе нужен, ты и ищи, тебе за это жалованье платят.
Нехорошо разговор начинался. Вор не хотел идти на контакт. Но Андрей продолжил:
– Мочка левого уха у человека рваная, на верхней челюсти две золотые фиксы. Настоящая фамилия Гурин Григорий Никифорович, каратель.
– Не знаю такого. – Но дрогнул голос у вора. Знал он такого и, похоже, боялся сильно.
– Если мы его быстрее тебя найдем, пособником пойдешь по пятьдесят восьмой.
– А ты меня не пугай, начальник!
Приоткрылась дверь, заглянул амбал:
– Тут пришел…
– Закрой дверь! – повысил голос вор.
Наверное, не хотел, чтобы амбал произнес фамилию или кличку пришедшего.