Фронтовик. Убить «оборотня»

Корчевский Юрий Григорьевич

Но когда информаторы все-таки наглели, совершали преступление серьезное, садились в тюрьму или лагерь, то они и в лагере стучали на сокамерников сотрудникам спецчасти, получая за это дополнительное питание или послабление режима. Однако если об измене узнавали урки или паханы, расправа следовала незамедлительно. В укромном углу убивали заточкой – заточенной на наждаке арматуриной. Или происходил несчастный случай, скажем – на лесоповале на стукача падало дерево. Конвой к таким случаям относился спокойно: на погибшего составляли акт и хоронили его в общей могиле. Для

сотрудников охраны или спецчасти главное – чтобы не было побегов.

Андрей постепенно узнавал о тонкостях службы, набирался опыта. Не обо всем было прописано в законах, кое-чем, исходя из своего опыта, делились сослуживцы, да и то шепотком, до некоторых тонкостей доходил сам.

На утреннем разводе начальник отдела доложил, что на территории, подконтрольной отделу, появился насильник и грабитель. Вечерами он грабил и насиловал женщин, возвращавшихся с рабочей смены: забирал деньги, золотые украшения, у кого они были, а затем насиловал. Заявлений было несколько, и все пострадавшие описывали насильника одинаково:

– Среднего роста, коренастый, лицо в оспинах. Физически очень силен, угрожает ножом, – зачитал начальник ориентировку.

Андрей вздохнул. Под это описание попадает едва ли не четверть мужчин его участка. Нужны особые приметы – шрам, например. Или родинка, родимое пятно, хромота на одну ногу. Женщины обычно более наблюдательны, чем мужчины, но волнение и пережитый страх обычно отбивают память. Так, никто из женщин не смог вспомнить одежду насильника. Впрочем, во всех случаях был вечер, темно, и не до разглядываний.

Пока Андрея утешало одно: насильник и грабитель не применял оружия. Угрожал – да! Но, по крайней мере, никого не порезал и не убил.

Постовые и оперативники сразу обратились к информаторам. Но насильник действовал в одиночку, и стукачи о нем ничего сказать не могли. Да и не любили блатные насильников. В почете, на самом верху уголовной пирамиды были воры, медвежатники, вскрывавшие сейфы, ниже – грабители. В самом низу – убийцы, их презрительно называли «мясниками». А уж насильники вообще презирались, считались гнидами, отверженными.

И среди воров было разделение. Наиболее уважаемыми были карманники, или «щипачи». Ловкостью рук они просто поражали. Попробуйте вытащить кошелек у трезвого человека, чтобы он ничего не почувствовал! Среди представителей воровских «специальностей» карманники были элитой, виртуозами. Однако население считало иначе, причисляя карманников к шушере, мелочовке, ворам несерьезным.

При обходе своего участка Андрей приглядывался к мужчинам, попадающим под описание в ориентировке, но сходства не находил. Насильник мог отсыпаться днем, а на «охоту» выходить ночью. Награбленных денег ему хватало на еду и выпивку, а работать на государство среди блатных считалось западло.

Обычно вечерние смены заканчивались в десять-одиннадцать часов вечера.

Андрей уже отдежурил смену, сдал револьвер и направился домой. Но пошел он не напрямик, а переулками, вдоль железной дороги – самыми глухими и безлюдными местами на его участке. Поскрипывал снег под ногами, мороз градусов двадцать пять

бодрил, щипал за нос и щеки. Зачем он пошел этим маршрутом, он бы, наверное, и сам себе ответить не смог.

Он уже прошел половину пути, как вдруг услышал истошный визг. Сначала ему показалось, что это визжит собака.

Он ускорил шаг, вышел на тропинку, ведущую через железнодорожные пути, и увидел рядом с рельсами маленькую женскую фигурку и крупную мужскую.

Андрей сразу увидел в руке мужика поблескивающее лезвие ножа. Вырвав из кобуры револьвер, он побежал к путям. Снег предательски скрипел под ногами, подошвы скользили.

Мужик, увидев милиционера в форме, рванул у женщины из рук сумку и бросился бежать вдоль рельсов к станции.

Андрей кинулся за ним, и на ходу, как и полагалось, выстрелил вверх.

– Стой!

Куда там! Грабитель только поддал ходу.

Сзади появился свет прожектора, и послышалось шумное пыхтенье паровоза – их догонял поезд.

Андрей перепрыгнул рельсы, и теперь бежал по утоптанной в снегу тропинке вдоль путей.

Паровоз догнал его и обдал облаком пара. За паровозом громыхали теплушки.

Перед самым паровозом грабитель перескочил на другую сторону путей. Черт, как не вовремя появился поезд!

Андрей пригнулся, пытаясь разглядеть под проезжающими вагонами, куда побежит грабитель, но тот исчез. Андрей дождался, когда прогромыхает поезд, но на путях было пустынно.

Грабитель перебежал на другую сторону от железной дороги и скрылся в кривых улочках частного сектора или прыгнул на подножку вагона – перед станцией поезд всегда замедлял ход. И среди частных домов его не найдешь, тут едва ли не каждый третий дом с криминальным душком: либо «малина» воровская, либо скупщики краденого, либо девицы легкого поведения.

Андрей сплюнул, засунул револьвер в кобуру и пошел назад.

Женщины, у которой грабитель вырвал сумку, уже не было. Вот ведь незадача! Если бы она осталась, можно было бы опросить, узнать приметы грабителя. Ведь сам Андрей видел его сбоку и издалека, а потом – только со спины. На поражение стрелять – далековато, вот если бы был автомат… И догнать не хватило сил, грабитель имел фору в дистанции и бежал быстро. В общем, не удалось.

Андрей тешил себя надеждой, что этот ублюдок еще встретится на его пути. Обижать слабых – женщин, стариков и детей – самое последнее дело.

Но преступники – люди особого склада характера. Им неведома жалость, сочувствие, стыд. Только свой эгоизм, только свои животные инстинкты: пожрать, выпить, с бабой переспать да похвастать среди блатных о фарте воровском. А на что будет жить ограбленная вдова с детьми, им наплевать. Поэтому и Андрей сочувствия к преступникам не имел, его не трогали их жалостливые рассказы при задержании: почти все они выдавали похожие истории. Папами у них были прокуроры или видные чиновники, а они – их внебрачные сыновья. Детство они провели в детском доме, а испортила их, научила дурным привычкам улица. Слезу пускали, в истерике рубашку на груди рвали, иногда вызывая тем самым сочувствие у прохожих.