Фронтовик
Шрифт:
Не сказал бы что я подобное предполагал, но готовился. Все награды и документы в хранилище, личное оружие тоже, бегал с трофейным «Люгером», так что когда разоружали моё бессознательное тело, мало что нашли. Часы разве что наручные пропали. Шинель всё та же, моя. Только петлицы с формы и шинели срезаны, и звёздочки на фуражке нет. Быстро они. Очнулся я на месте боя, думаю если бы там лежал, так и добили бы. Однако, встать смог, в общую колонну пленных, и погнали куда-то в сторону Феодосии. Три дня гнали, раненых, полуголодных, у меня помимо контузии средней тяжести, что довольно быстро проходила, ещё было два осколочных ранения. От того снаряда, что контузило. Под кожей, они чувствовались. Во время одной из стоянок, ночь была, я достал инструменты и извлёк их, обработав раны и перевязав бок. Румыны, что нас гнали, на раненых не обращали внимания, добивая тех что не мог идти. Помог с ранами один из командиров, тот медик. Дальше
– Ребята, уходим!
Ну и первый сиганул в темноту. Эшелон шёл ночью, насыпь крутая, но перекрутившись, я остановил падение, ничего не поломав. Как я видел, вагон покидали фигурки одна за другой, кто бежал прочь, кто пытался встать, и падал, видимо травмированы. Нужно помочь. Сам хромая, колено отбил, я поспешил к ближайшим командирам.
***
– Одинцов!
– окликнули меня.
– На выход.
Зевнув, был поздний вечер, спать хотелось, я встал с нар и направился к выходу. Тянуло бок, там швы на днях сняли, но пока ничего, терпимо. Я не арестован, идёт проверка Особого отдела армии, где мы вышли к своим, это Юго-Западный фронт, перейдя передовую. Подозрения конечно вызвало многое, попали в плен, дальше до Джанкоя вели, в вагонах четыре дня перевозили, и бежали у Винницы. Там я собрал восьмерых травмированных командиров, от майора до младшего лейтенант, некоторые ранены до этого были, угнал автомобиль у немцев, и мы за три ночи огромный путь преодолели, что считалось невозможным. И доехали до своих. Причём, на машине. Благо у наших там было наступление, линию фронта выравнивали. Плюс я сохранил награды и документы, мол, спрятал под бинтами. Это тоже подозрительно, поэтому шла углублённая проверка. А спешил я по той причине, что меня наградили, чтобы не зарубили. Да и личное дело чистым было. Вроде всё. Орден уже считай мой, нужно только получить. Надо сказать, нормально допросы шли, без мордобоев, я часто медиков посещал, там встречая других из спасённых. Все мы проходили проверку, хотя пристальный интерес в основном ко мне был. Две недели уже проверяли. В госпитале не держали меня, раны признаны не таким опасными, но проверка шла.
Сейчас же вызвали на ночь глядя в Особый отдел, и сообщили, это сделал следователь, что вёл всё это:
– Мы проверку закончили. Состава преступления не выявлено, более того, была высокого оценена ваша удача, и этот рейд из глубокого тыла к передовой. Однако тщательная проверка показала, что никакого Германа Одинцова не существует. То место жительства, что вы указали, не подтвердило ваше существование.
– Это где это?
– удивился я.
– В Сыктывкаре. Сегодня пришёл ответ телеграммой.
– Так я там родился, меня двухмесячного увезли на Поволжье.
– Допустим. Это вы тоже сообщили, но и там о вас не слышали. Что вы на это скажите?
Я пожал плечами. Не думал, что так будут глубоко копать, да и время не то чтобы архивы серьёзные и базы с информацией были, однако всё же нашли моё слабое место, прошлое своё я действительно не могу подтвердить.
– Мы часто переезжали.
– Вы лжёте. Впрочем, вами уже будут заниматься не мы, с нашей стороны к вам претензий нет. Вас отправляют в Москву, там разберутся.
Конвой действительно ожидал, городок, где находился штаб армии, имел свою железную дорогу, и вот попутным составом меня в тыл, в Москву. Интересно даже чем это всё закончится. Да и что за преступление? Ну неверную информацию дал, но звание и награды честно заработаны. Пока еду, стоит внимательно обдумать что говорить. Так и катили на эшелоне. В Москве сразу на Лубянку, там пока вещи принимал дежурный командир, я покосился на ещё одного, молодого лейтенанта, и сказал:
– А я тебя знаю. Ты из немецких диверсантов, тогда в нашей форме были, пограничниками рядились. Встречались…
Это всё что я успел сказать, диверсант не стал дожидаться, когда я полностью раскрою его, и схватился за кобуру. То есть тот не стал с улыбочками объяснять, что это не так, а сразу пошёл на прорыв. Успел застрелить сотрудника местного, в меня стрелял, я упал за стойку, не достал, и ранил ещё двоих, пока его не зафиксировали. Живым брали, только ногу сломали, жёстко пеленали. Тревога по всему зданию стояла, меня за шкирку и в кабинет высокого начальства, знаю этого сотрудника, по прошлой
– Ясно, - тот дописал мои показания, и уточнил.
– Остальных помнишь?
– Да. Недалеко были, рассмотрел.
– Доложили в особый отдел своей части?
– Да как-то замотался, забыл. Да и потом не до этого было. Время прошло уже и вспоминать не стоило.
– Не согласен, но ладно. Привезли тебя по подозрению в подмене личности. Что скажешь?
– Ошибки нет, так и есть.
– Значит, ты не Герман Одинцов?
– Как меня раньше звали, уже не важно, сейчас я ношу это имя и эту фамилию, этого достаточно. Свои награды я честно заработал, звание тоже, учился в школе, за умелые действия в бою, повысили в звании. Это под Феодосией было, что в Крыму.
– Из детей дворян что ли?
– Нет. Если бы был, я бы сказал. Не вижу смысла скрывать. Майор, давай по-честному? Было происшествие, моя вина, не отрицаю, тут или в бега, или на зону на десять лет. Что я выбрал, ты видишь. Добрался до Барановичей, думал там пересижу, я сирота, знакомый туда переехал жить. Его не оказалось доме, на стройку уехал. Комсомольская что. В лесу переночевал, диверсантов встретил, это другие. Потом сдал их, как встретил, ваши коллеги работали, из Минского НКВД. В Минск вернулся, у деловых сделал паспорт, а там война. Пошёл в военкомат, добровольцем. Да, солгал что разжалованный командир, но миномёт хорошо знал, получил ротный и воевал. Ранили, отлежался, к своим двинул, освободив наших пленных, среди них боец из моего расчёта. Дальше воевал у Могилёва и Рославля. Награды получал. Два ордена это за майора-связиста, тот такие сведенья сообщил, что генерал Видинеев на радостях, один орден за майора дал, другой, что наших спас и вывез на грузовике. Я честно воюю. Да, тёмная история у моего прошлого есть, но я думаю давно искупил её кровью. Ранен был не раз. Вот такие дела.
К сожалению, для майора мои слова - это простое сотрясение воздуха, факты ему были нужны, факты, поэтому отправил меня к дознавателям. Это те, кто физически выбивают признания. Ну и начался ад. Причём не жалели, меня похоже списали.
***
В оптическом прицеле показался офицер госбезопасности, новенькие погоны капитана так и сверкали, я чуть опустил ствол, в грудь целился, и потянул спусковой крючок. Выстрел. Ну вот и всё, это последний из моих мучителей. Три месяца в застенках НКВД, кого угодно сделают крайне мстительной личностью. Выслеживал я их долго, подбираясь, выискивая места лёжки, после чего приводил приговор в исполнение. Всегда это смерть. Это седьмой сотрудник НКВД, из тех что работали со мной, и последний.
Быстро убрав оружие, сильно хромая изувеченной ногой, я покинул место лёжки, и вскоре на своём фаэтоне удалялся прочь. Дистанция полкилометра, пусть ищут. Оружие с глушителем было, оно хорошо глушит, только хлопок слышно. А пока машина покидала территорию столицы, думаю стоит описать, вообще что это такое было. Началось всё не так и хорошо, то ли по ошибке, то ли специально велели, но я попал к настоящим маньякам. А меня за шпиона приняли, натянул личину и в Союз пробрался, где старался честным фронтовиком казаться. Такая официальная версия. Потом спохватились, но поздно. А мясники эти так поработали, что калекой меня сделали, даже моя регенерация не помогала, и перекидываясь в волка оставался калекой. Из трёх месяцев, два я провёл в коме, последствия контузии и ударов по голове. Очнулся в госпитале. От меня постарались избавится. В общем, доказать, что я враг, не смогли, а медицинская комиссия меня комиссовала. Нога левая не гнётся, колено повреждено, два пальца изувечены, рёбра сломанные, травма головы, шрамы по всему телу, хорошо меня отделали, особо не стесняясь применять силу и пытки. Судя по действиям мясников, в живых оставлять меня задачи не ставилось, иначе бы работали более тонко, без следов. Зря меня не убили, я самая мстительная сволочь что была в столице, не жить им, и это факт. Госпиталь покинул уже в середине октября, с бумажкой в руке, что комиссовали. Наград и звания меня не лишали, всё осталось, вот и двинул в управление кадров РККА. Я не только всё оформил как полагается, но даже смог выбить свой орден, тот «Боевик» за бои в Крыму. Он только через неделю прибыл, и я его получил. К тому моменту меня уже вывели из рядов Красной Армии, и я даже получил на руки паспорт, тут же в Москве. Пока без прописки.