Фронтовое братство
Шрифт:
— И эти господа с красными лампасами имеют наглость заноситься перед нами, эсэсовской гвардией фюрера! Смотрят на нас свысока, считают нас ничтожествами. — Буш плюнул на персидский ковер. — Эти выскочки забыли, что вознеслись благодаря нам. Кем бы они были без СС?
Лейтенант Ольсен равнодушно пожал плечами. Взглянул на сидевшую на диване даму, платье которой было задрано гораздо выше колен. Офицер-эсэсовец измерял веревочкой ее бедра.
— Кем были раньше эти собаки? — настойчиво спросил Буш, слегка толкнув локтем Ольсена. — Швалью, мелкой вонючей швалью без красных лампасов; им приходилось являться на проверку и получать талоны на питание, как в веймарские времена. — Снова плюнул на ковер и презрительно растер плевок ногой. — Вы, армейские жеребцы, мешками получаете ордена и медали за свои пустяковые сражения!
Кто-то попытался успокоить разошедшегося вовсю Буша. Но он не слушал и продолжал:
— А что мы?… Вы не ответили мне. Я спрашиваю вас, герр герой-лейтенант: что мы?
— Да брось ты, Руди, — сказал кто-то. — Не виноват же этот танкист в том, что у тебя нет боевых наград.
— Дай мне договорить, болван! — выкрикнул Буш и ухватил Ольсена за лацкан мундира. — Наша война гораздо труднее вашей. Посмотрите, как дрожат мои руки. — Он ожесточенно потряс руками перед лицом Ольсена. — Казни сотнями, Herr Kollege, массовые казни. Попробовали б вы командовать расстрелами час за часом, изо дня в день! Да, эта мразь — недочеловеки, но они все равно кричат, потому что боятся смерти.
Он облизнул полные губы.
— Иногда мы хороним их еще живыми. Не потому, что мы жестокие. Вспомните, Herr Kollege, я хотел быть пастором. — Тяжело дыша, он осушил свой бокал, жестом велел наполнить снова, опять осушил и снова велел наполнить. — Мы не знаем покоя, Herr Kollege, трудимся в поте лица. До конца войны нужно уничтожить всех евреев, затем польскую и русскую интеллигенцию — так что можете, герр лейтенант, представить себе, какую навозную кучу нам приходится разгребать. Мы травим их газом, расстреливаем, вешаем, гильотинируем. В общем, делаем все, чтобы очистить воздух.
Лейтенант Ольсен почувствовал тошноту и отвернулся от Буша.
Поведение общества тем временем стало еще более безудержным. На лестнице пили шампанское из дамских туфелек. В небольшой комнате вертели бутылку и раздевались. В маленькой нише двое старших офицеров стягивали трусики с визжавшей дамы. Девица в голубом платье плясала на столе. Подбросила туфли к потолку. Угодила в хрустальную люстру, одна из лампочек разбилась с громким хлопком. Гауптштурмфюрер выхватил пистолет и разбил выстрелами еще две.
— Это было необходимо, — объяснил он. — Меня ударили стекла лампочки. Я последовал приказу фюрера: двух за одного.
Он вложил в обойму маузера два новых патрона и сунул его обратно в карман. С удовлетворением отметил, что большинство дам обратило внимание на его пистолет. В ношении пистолета есть нечто очень мужественное.
Лейтенант Ольсен стоял, разглядывая одну из великолепных картин. Рядом с ним встал штандартенфюрер. Указал на картину.
— Красивая, правда?
Ольсен кивнул.
— Какой-то нелепый дом, вам не кажется, лейтенант? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Все это, — он широко повел рукой, — принадлежало евреям. Талмудистские свиньи устраивали здесь свои отвратительные оргии. — Лицо его брезгливо исказилось при мысли о безнравственном поведении в доме, который он назвал «нелепым». — Настало время очистить эту авгиеву конюшню. — Штандартенфюрер засмеялся и рукой в белой перчатке похлопал Ольсена по плечу. — Я принимал в этом участие. — Вскинул голову. — Это было восхитительно, Herr Kollege.
— Что сталось с владельцем? — спросил Ольсен.
От такой наивности штандартенфюрер едва не утратил дара речи. Он просто не мог понять, как нормальный человек в мундире может задать столь глупый вопрос.
— Отправлен в лагерь, естественно. Что еще могло с ним статься? Но сперва эту талмудистскую свору как следует отделали.
Лейтенант Ольсен непонимающе посмотрел на него.
— Отделали?
— Да, само собой, — ответил эсэсовский офицер. — Избили. Как мне приходилось слышать, то же самое вы делаете с партизанами.
Он танцующим шагом подошел к даме и повел руками вверх по ее бедрам, разрывая при этом платье. Потом с ликующим видом связал два конца бантом так, что сзади ее ноги оголились. Это выглядело комично. Ноги были сильно вывернуты внутрь коленями.
— Ну, что, скоро в постель? — заорал какой-то штурмбаннфюрер из охраны лагерей смерти.
— Это заместитель коменданта в Ораниенбурге [151] , — объяснил лейтенант полиции. И предложил Ольсену бокал вина. — Настоящая «Вдова Клико», во всем Рейхе есть только у нас. — Вытащив бутылку из кармана, он щедро наполнил бокалы. — Нашли себе телку, герр лейтенант?
151
Один из первых концлагерей в Германии. Но он был закрыт еще в 1935 г. — Прим. ред.
— Кого-кого? — удивленно спросил Ольсен.
Офицер полиции засмеялся.
— Телка — это новенькая. Корова — обычная дама. Кобылы — выступающие публично акробатки.
— В таком случае значит, мужчины — быки и жеребцы? — не удержался Ольсен.
Офицер полиции громко засмеялся и побежал присоединиться к двум дамам.
Лейтенант Ольсен вернулся в тот угол, где Буш объяснял высокому господину в темном штатском костюме, что делают эсэсовцы, пока другие наслаждаются жизнью на фронте.
— Мы просто-напросто уборщики мусора, — говорил он тупо слушавшему человеку с маленьким золотым партийным значком на лацкане.
Штатский неторопливо закурил сигару. Это был один из тех таинственных немцев, которые жили в Южной Америке в период между войнами. Сначала он был консультантом секретной полиции в Боливии. Потом продавал крупповское вооружение Парагваю, противнику Боливии в затянувшейся войне. Теперь стал одним из значительных лиц в Берлине, имел кабинет на верхнем этаже здания по адресу Принц-Альбрехтштрассе, 8.