Фронтовые повести
Шрифт:
Приготовив обед, Валя с нетерпением ждала вызова. И вот наконец подана генеральская машина. С привычной ношей, по привычной дороге Валя мчится на знакомую авиабазу. Однако то, что открылось ее глазам, ничуть не напоминало привычную картину.
Сегодняшний ночной налет причинил оккупантам огромный ущерб. Валя слышала, как сокрушались штабные офицеры. По их подсчетам крупная база стратегической авиации вышла из строя самое малое на неделю. И это в самый разгар боев у стен русской столицы!
Аскетическое лицо генерала Рихтера выглядело изможденным. Валя старалась не показываться ему на глаза.
Да, работа далась нелегко, но результаты были поразительными. В штабе говорили, что сгорело больше двадцати бомбардировщиков, примерно столько же серьезно повреждено. Несколько вражеских самолетов было сбито в тот момент, когда они собирались взлетать.
Обедая с офицерами штаба, генерал Рихтер выразил удивление, что на этот раз ни одной бомбы не упало на ложный аэродром. Офицеры удрученно молчали. Только один из них осторожно произнес:
— Да, похоже, что удар кем-то скорректирован…
Продолжения разговора Валя не слышала, но она поняла, что с нынешнего дня ее работа становится особенно опасной.
Удача подпольной организации, позволившая вывести из строя крупную базу стратегической авиации, насторожила гестапо. Привыкшие заглядывать в суть явлений, гестаповские офицеры нисколько не сомневались, что поразительная точность попаданий объясняется не чем иным, как незаметной, скрупулезной подготовительной работой. И в этом случае приходилось сделать неутешительный вывод: под самым носом немецких карательных органов русские сумели наладить весьма результативную деятельность своих разведывательных групп.
Если генерал Рихтер мог лишь констатировать разрушительную работу советских бомбардировщиков, то руководитель гестапо города Велиславля Зихерт обязан был обрисовать причины такого невиданного успеха русских. Берлин, как это сразу почувствовал Зихерт, реагировал нервно: последние месяцы на Восточном фронте не принесли ожидаемых успехов, и в той напряженной обстановке, которая складывалась под Москвой, важна была любая мелочь. А Зихерт, хоть и не считал себя армейским стратегом, все же прекрасно понимал, что значило вывести из строя целую авиационную базу.
Опыт прежней работы подсказывал руководителю гестапо, что на оккупированной территории неизменно поднимают голову силы сопротивления. Стремясь парализовать подпольную деятельность в самом зародыше, Зихерт с первых же дней установил в захваченном городе жесточайший террор. Он взыскивал и с жандармерии, и с окружной полиции, и все же, как пришлось убедиться, страх оказался бессильным подавить способность русских к борьбе. Зихерт вынужден был признать существование в городе девственных подпольных групп. Теперь предстояла долгая, изнурительная борьба. Начинался хитрый, неторопливый поединок. Зихерт был опытным гестаповцем и понимал всю тяжесть этого поединка. Полностью отдавали себе отчет в трудностях своей дальнейшей работы и подпольщики. Удачное начало воодушевило их, а вскоре
Новый год гитлеровцы намеревались праздновать в Москве. Среди офицеров тылового штаба генерал-фельдмаршала фон Клюге, разместившегося в Велиславле, ходили разговоры о том, что войска группы «Центр» наносят последние сокрушительные удары по русской столице из районов Можайска и Серпухова. Немецкая солдатня горланила:
— Мы идем на восток, на восток!
Геббельсовская пропаганда подстегивала: «Солдаты! Последний удар — и за вами победа!», «Завоеватели мира! Ускорьте шаг! Фюрер приглашает вас в Москву!».
Способность русских к сопротивлению исчислялась днями. На восточный фронт прибыли сотни вагонов с вином из Франции и Германии. Счастливый миг победы ощутимо реял над полчищами стынущих в снегах захватчиков. Желанная цель была близка. В простой полевой бинокль немецкие офицеры разглядывали улицы осажденного города.
И вдруг над войсками, маршировавшими в свое время по городам Дании и Норвегии, по площадям Парижа, Гааги и Брюсселя, разразилась катастрофа. Случилось то, чего никто из гитлеровских стратегов не ожидал. Русский фронт, обескровленный, прижатый к самым стенам Москвы, ожил. Началось беспримерное наступление «чудом воскресшей» армии Советов.
Спесивый генерал фон Клюге под Малоярославцем едва не попал в плен вместе со своим штабом. Взбешенный, вернулся он в Велиславль. Его войска под мощными ударами наступающих неудержимо откатывались назад, панически отдавая города и села. Снова ожило шоссе, пропуская потрепанные в боях части «завоевателей мира». Через аэродром, кое-как приведенный в порядок, вывозили раненых и обмороженных офицеров.
Тыловой Велиславль вновь стал прифронтовым городом.
В головах немецких офицеров никак не укладывался размер постигшей армию катастрофы. Ведь победа была так близка! Что же произошло? Как это вообще могло случиться? Уж не судьба ли Наполеона поднялась из мрачных заснеженных полей Подмосковья?
Генерал Блюментрит, начальник штаба 4-й армии, впоследствии писал:
«Страх за свою судьбу охватил не только часть войск, но и многих представителей командования. То там, то здесь выражались сомнения в способностях политических и военных руководителей. К моральному кризису в войсках прибавился моральный кризис среди командования. Появилось сомнение в возможности вообще удержать огромный фронт силами все более слабеющих соединений при условии, когда почти не имелось резервов и не было серьезных оборонительных рубежей.
В войсках теперь с возмущением вспоминали напыщенные заявления немецкого министерства пропаганды.
Глубоко в нашем тылу, в огромных лесах и болотистых районах, начали действовать первые партизанские отряды. У нас не было достаточных сил и средств для борьбы с ними. Они нападали на транспортные колонны и поезда с предметами снабжения, заставляя наши войска на фронте терпеть большие лишения».
Вторично, как и в 1812 году, от стен Москвы начался трагический исход завоевателей. «Меч возмездия был обнажен, — писал гитлеровский генерал Типпельскирх. — Быстротечная операция, в ходе которой Советская Россия должна была быть побеждена, — провалилась…»