Фрукты с самого дна вазы
Шрифт:
– - Изумительные керамические изделия, Эктон. Давай возьми вот это.
Эктон вооружился тряпкой и протер стулья, и столы, и дверные ручки, и подоконники, и все выступы, и драпировки, и все полы, тяжело дыша, чувствуя сильное сердцебиение, он скинул с себя и пиджак, поправил перчатки на руках, довел до блеска хром...
– - Я хочу показать тебе мой дом, Эктон, -- говорил Хаксли.
– - Пошли...
И он перемыл всю посуду, и водопроводные краны, и миксеры, потому что к этому времени он напрочь забыл, что он трогал, а чего не касался. Вот здесь, на кухне они с Хаксли задержались -- Хаксли хвастался царившим на ней порядком, скрывая таким образом свою тревогу из-за при-сутствия потенциального убийцы, а возможно, стараясь быть поближе к своим ножам, если они вдруг понадобятся. Они проводили время, трогая то одно, то другое, то еще что-нибудь -- в его памяти ничего не осталось: ни скольких пред-метов он коснулся, ни того, много ли их вообще было, -- и вот он закончил дела на кухне и через переднюю напра-вился в комнату, где лежал Хаксли.
Он вскрикнул.
Он забыл про четвертую стену этой комнаты! И пока его не было, паучки повылезали из своих убежищ на четвертой, еще не обработанной стене. И ими кишели уже чистые три стены, которые они старательно пачкали паутиной! На по-толке, в углах комнаты, на полу, на люстре расположился миллион маленьких узорчатых паутинок, всколыхнувшихся от его вскрика! Крохотные, малюсенькие паутинки, не больше -- как это ни покажется смешным -- чем ваш... па-лец!
Пока он наблюдал эту картину, паутина появилась на раме картины, на вазе с фруктами, на трупе, полу. От-печатки легли на нож для разрезания бумаги, на раскрытые ящики, покрыли крышку стола, покрывали, покрывали, по-крывали все и повсюду.
Он отчаянно тер и тер пол. Он переворачивал тело со стороны на сторону и орал на него в то время, когда мыл его, и поднимался и шел к вазе и протирал восковые фрукты с самого ее дна. Потом он поставил стул под люстру, взобрался на него и протер каждую горящую висюльку на ней, тряся ею как хрустальным тамбурином, пока она не зазвенела серебряными колокольчиками. После этого он спрыгнул со стула и принялся за дверные ручки, затем влез на другие стулья и прошвабрил стены, забираясь все выше и выше, и помчался на кухню, схватил веник и содрал паутину с потолка, и протер фрукты с самого дна вазы, и помыл тело, и дверные ручки, и столовое серебро, и обна-ружил в передней перила и, держась за них, вскарабкался наверх.
Три часа! Повсюду в доме с ужасающей методичностью пробили часы! Внизу было двенадцать комнат и восемь наверху. Он сосчитал, сколько ярдов надо почистить в этих помещениях и сколько времени на это уйдет. Сто стульев, шесть диванов, двадцать семь столов, шесть приемников. И еще под ними, и над ними, и вокруг них... Он отодвигал мебель от стен и, всхлипывая, стирал вековую пыль с них и, пошатываясь, цепляясь за перила, подчищая их, драя все по пути -- потому что не дай Бог оставить хоть малейший отпечаток пальцев!
– - поднимался на второй этаж, и здесь надо было продолжать делать то же, -а стукнуло уже четыре часа!
– - а у него уже болели руки, глаза вылезали из орбит, и он едва передвигал ноги, уронив голову, а руки продолжали работать, протирая и выскребая все в одной спальне за другой, в клозете за клозетом...
Его нашли утром, в половине седьмого.
На чердаке.
Весь дом сверкал чистотой. Вазы сияли словно хрусталь-ные звезды. Все стулья были вычищены. Медь, бронза свер-кали в утреннем освещении. Блестели полы, перила.
Сияло все. Все сверкало, все блестело.
Его нашли на чердаке полирующим старые сундуки и старые рамы, и старые стулья, и старые коляски, и старые игрушки, и музыкальные шкатулки, и вазы, и наборы ножей, и лошадок на колесиках, и пропыленные монеты времен гражданской войны. Он уже заканчивал свою работу на чердаке, когда там появился полицейский офицер с писто-летом в руке и встал позади него.
"Все!"
Выходя из дома, Эктон носовым платком протер ручку у входной двери и торжествующе хлопнул ею!