Фрумсум Фруниско
Шрифт:
В первый приезд поужинать в Ефремове не сумели – все уже спали. Позавтракать тоже – все ещё спали. Обедали в эклектичном кафе: красные дерматиновые диванчики, фикусы в кадках, на стенах фотографии Америки пятидесятых. Город не бедный – пенсионерки, набрав полный поднос угощений, важно посматривают по сторонам.
Втянув на десерт ефремовские ароматы, отправились восвояси. Поди разбери, что сегодня в эфире: каучук, патока или серная кислота – в городе три химзавода. Проехали мимо диковинного дорожного знака «Возможен туман» и задумались, о каком тумане идёт речь. Не в наших головах ли?
Машиной добирались до ещё одного города области – Алексин. Всё началось с благодушной фразы:
– Какая хорошая дорога!
Не успел я закрыть рот, как машина влетела в громадную яму. Чудом притормозил, подумав о том, что пора бы научиться держать язык за зубами. Поблуждав по городу, притормозили у кафе.
Не понравилось место, и я переставил машину. Не успели сделать пару шагов, послышался грохот. С крыши в место прежней парковки рухнула тяжёлая железная конструкция. Граждане с испитыми лицами, меланхолично метущие тротуар, внимания на происшествие не обратили.
– Вот ведь, обходится город своими силами без гастарбайтеров, – оптимистично заметил я.
– Надо же куда-то девать бывший пролетариат, – пессимистично ответил Владимир-Владимирович.
Усевшись за стол, долго и безуспешно пытали молодую официантку. Сначала интересовались местными блюдами. Потом – достопримечательностями. Всё ей было неинтересно. Историческая анемия, типичный случай, возникает преимущественно у тех, кто в детстве не был приучен к чтению.
Между тем, Алексин был крепостью, местом отдыха классиков, столицей советского пороха. Киноманы знают алексинские ландшафты по фильму «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен».
Наш путь лежал на спортивную базу, где всё было большое, новое и современное: ледовый дворец, футбольное поле, гостиница и бассейн. По воле случая мне достался шикарный четырёхкомнатный номер. Чувствовал себя не то ревизором из века позапрошлого, не то новым русским из века нынешнего. Мелочи досаждали вроде отсутствия мыла или стаканов. Наш отельный бизнес обожает креатив и нередко безразличен к отдельным компонентам комфорта. Роскошная лестница из красного дерева может соседствовать с разболтанными кранами и плохо функционирующей канализацией.
Я был единственным постояльцем караван-сарая в предгорьях Кавказа. Отперев номер, поспешил в конец коридора, в единственную на этаже душевую. Утомлённый дорогой, оставил на полочке только что купленный шампунь. Вернулся – флакона уже не было, мне приветливо улыбалась сестра-хозяйка.
Стемнело, и на площади перед гостиницей начался автопарад сельской золотой молодёжи. Джигиты педантично выясняли, у кого музыка громче, впрочем, скороговорку под буханье сложно назвать музыкой. Увидев в освещённом окне мой силуэт, горячие парни принялись нещадно браниться, вызывая незваного гостя на рыцарский поединок.
Бам-бам-бам! В дверь ударяли тяжёлым телом, из коридора доносились то радостные, то грозные пьяные возгласы. Я лежал на хлипком ложе под колючим одеялом и нервно соображал, что делать, если дверь рухнет и в комнату ворвётся буйная толпа. Накануне, едва самолёт приземлился, меня повезли в ресторан, а прибыв в гостиницу в краснодарском предместье, мы узнали, что забронированный номер отдан другому постояльцу.
– Вы не предупредили, что опоздаете, – обиженно протянула, акая по-южнороссийски портьерша. Кто знал, что по ночам в доме колхозника, куда пришлось перебраться, станичный бомонд устраивает шабаш. За тонкой стеной играли в карты, пили-ели, целовались-дрались, пели и танцевали. Я очертил мысленно круг вокруг койки по методу Хомы Брута и, утомлённый перелётом, сменой климата и треволнениями, уснул.
В Богородицке Тульской области служащая гостиницы послала меня за наличными к банкомату. Я брёл, спотыкаясь, пыля башмаками в потёмках. Шарахались пьяные, душераздирающе орала и бегала друг за другом юная поросль. Каков контраст с именем города. Погожим утром мы навестили дворцово-парковый ансамбль графов Бобринских, ведущих свою родословную от императрицы Екатерины. Остатки былой роскоши, заросший пруд, новая богородицкая элита, фланирующая на автомобилях по дорожкам. Парк прекрасен, храмы реставрируются, но почему сей культурный ландшафт не влияет на смягчение городских нравов?
III.
Семантические Поляны
Засада В Болотах
Молодёжь Семидесятых
Штехт
X-й
Размер И Цвет
Керосиновые Воды
Москва – пионерский город.
– Сто пятьдесят рублей, сто пятьдесят рублей, – как заведенный повторял бойкий малый, увлекая меня в темень стоянки.
Я едва поспевал, тащил сумку с подарками, особой тяжести добавляли шахматы из уральского камня.
– Что там у тебя? – тревожно спросил провожатый.
– Книги, – буркнул я.
– Ну ладно, – успокоился он, – сейчас поедем.
Мы сели в сверкающую дорогую машину, и я слегка напрягся.
– Сто пятьдесят рублей, – заверил водитель.
Сто пятьдесят … за километр, – фраза получила продолжение, когда мы отдалились от аэропорта.
Ночь, почти пустая дорога и неизвестность. Пожертвовав немалой суммой, я отделался от лихого субъекта.
Выскочив из утреннего поезда, я протиснулся в вагон метро на станции «Комсомольская», и почувствовал сильное давление в спину. Возмущённо обернулся, встретил честные непонимающие глаза комсомольца, спортсмена, красавца и в тот же миг лишился мобильного телефона. Пока один толкал, второй лез в карман. Примирившись с потерей, я злорадно подумал, что железная обшивка слайдера лопнула и вор наверняка порезал пальцы.
У ворот загородного пансионата ненадолго оставив машину, мы встали на лыжи. Прогулка стоила разбитого стекла и пропавших сумок, в одну были сложены банные принадлежности – веник, полотенце, плавки. Летом я зорко всматривался в пляжную амуницию граждан, загорающих близ драматичного места. Соседи попросили присмотреть за вещами и прыгнули в воду. Горизонт заслонили голые ноги – худосочный тип в сопровождении ребёнка-акселерата топтался у чужих сумок.
На просьбу отойти он вскипел:
– Я знаю пять языков! Я преподавал за границей! У меня высшее образование!