Футбольная горячка
Шрифт:
Мне, конечно, понравилось мое новое положение: иная категория шума: ритуально-формальный, когда команда выходила на поле (по очереди выкрикивались имена всех игроков); спонтанный рев, если на поле происходило нечто волнующее; обновленно-мощный распев, когда мяч попадал в ворота, или вдохновляющий крик, если команда атаковала (но глухое ворчание, когда дела шли плохо). После первой тревоги мне понравилось, как меня несло к полю, а потом засасывало обратно. И мне понравилась анонимность. Меня никто не раскусил, и я стоял там все последующие семнадцать лет.
Больше нет стоячих мест на северной трибуне. После «Хиллсборо» Тейлор в своем докладе рекомендовал сделать все футбольные стадионы сидячими, и клубы решили послушаться рекомендаций. В марте 1973 года я смотрел на «Хайбери» матч
И еще печальнее, каким образом «Арсенал» решил провести реконструкцию стадиона. Матч с «Ипсвичем» стоил мне 25 пенсов. Новая финансовая политика клуба предполагает введение своего рода облигаций и означает, что с сентября 1993 года вход на северную трибуну обойдется минимум в 1100 фунтов плюс стоимость билета. Даже с учетом инфляции это звучит круто. Возможно, облигационный план имеет для клуба определенный смысл, но не верится, что футбол на «Хайбери» будет когда-нибудь прежним.
Крупные клубы устали от своих фанов, и вряд ли их можно за это судить. Молодой пролетариат и сильный пол из низов среднего класса доставляют множество сложных и подчас обескураживающих проблем; директора и председатели могут возразить, что у них появился шанс и они им воспользовались, отдав приоритет семьям из среднего класса – и ведут себя прилично, и готовы заплатить больше.
Но этот аргумент не учитывает вопросов честности и ответственности, не учитывает того, какую роль играют футбольные клубы в местных сообществах. Однако не станем затрагивать этих проблем – я считаю, что и без них мотивировка фатально ущербна. Доля удовольствия, которую получает болельщик на больших стадионах, основана на мешанине альтруистических и паразитических побуждений, потому что на северной трибуне «Хайбери», или на «Копе» [2] , или на «Стретфорд-Энд» атмосфера возникает благодаря взаимодействию одного со всеми. А атмосфера – основная составляющая футбольной практики. Огромные террасы так же необходимы клубам, как игроки, и не только потому, что заполняющие их зрители чрезвычайно громогласны, поддерживают своих любимцев самозабвенно и приносят клубам изрядный доход (хотя и эти факторы небезразличны) – без них вообще бы никто не приходил на стадион.
2
«Коп» – трибуна на стадионе Ливерпульского футбольного клуба и прозвище ливерпульских болельщиков
«Арсенал», «Манчестер Юнайтед» и все остальные считают, что люди платят, чтобы увидеть Пола Мерсона или Райана Гиггза, и так оно и есть. Но многие – те, что выкладывают за место по двадцать фунтов, или крутые ребята в привилегированных ложах расстаются с деньгами еще и для того, чтобы посмотреть на других – на фанов, пришедших увидеть Пола Мерсона (или послушать, как на него орут). Стал бы кто-нибудь покупать ложу, если бы стадион состоял из одних лож? Они продаются потому, что все хотят окунуться в свободную атмосферу, и, таким образом, северная трибуна приносит не меньший доход, чем дорогие места. А кто теперь будет шуметь? Пригородные парнишки из среднего класса со своими мамашами и папашами? А будут ли они ходить, когда поймут, что им самим придется генерировать шум? Поймут, что их надули: всучили билеты на шоу, из которого, чтобы освободить для них места, убрали главное развлечение.
И еще одно замечание
Целый пакет
Единственная проблема в связи с моим переходом на северную сторону заключалась в том, что я приобрел и все другие, присущие моему новому статусу атрибуты. Во время второго тайма, когда я смотрел третью игру на террасе (вторая, против «Манчестер Сити», запомнилась исключительно тем, что наш новый игрок Джефф Блокли, которого никак не сравнить с Яном Уре, отбил руками угловой противника; мяч угодил в верхнюю штангу и ударился в землю за линией ворот, а судья не признал гола и не назначил пенальти. Вот уж мы хохотали!), Томми Хатчинсон из «Ковентри» забил ошеломляющий сольный гол. Он перехватил мяч в сорока ярдах по левому краю, оставил за собой вереницу защитников «Арсенала», обвел Джеффа Барнета и закатил мяч в правый угол. Долю секунды на северной трибуне царила гробовая тишина; мы видели, как на противоположной стороне под табло болельщики «Ковентри» скакали, словно дельфины. И тогда у нас вырвался единодушный прочувствованный вопль: «Мы вобьем ваши чертовы бошки в плечи!»
Я слышал его и раньше: пятнадцать лет он был ответом на гол любой приезжей команды на всех стадионах страны (на «Хайбери» для разнообразия кричали: «Уедете домой на „скорой помощи“!», «Встретимся на улице!» И еще: «Молча под табло не стой, пусть раздастся голос твой!» – это болельщикам «Арсенала», которые стояли на противоположной стороне, были ближе к фанатам противника, и на них лежала ответственность за возмездие). Но на этот раз я вкладывал в крик настоящую злобу. Я был взбешен этим голом, обижен и потрясен не меньше других на нашей террасе; счастье, что между мной и фанатами «Ковентри» простиралось футбольное поле, иначе, иначе, иначе… не представляю, что бы я сделал, но это был бы ужас № 5.
Конечно, во многих отношениях все это смешно, как смешны вообще претензии хулиганствующих подростков, но даже теперь мне непросто посмеяться над собой: половина жизни позади, а я по-прежнему ощущаю неловкость. Очень хотелось бы думать, что в том пятнадцатилетнем орущем парне не было меня теперешнего, взрослого, но подозреваю, что такой взгляд чрезмерно оптимистичен. Многое от пятнадцатилетнего мальчишки неизбежно (как у миллионов других мужчин) остается навсегда, и от этого проистекает часть неловкости; другая же коренится в узнавании взрослого в подростке. Что так, что эдак – дела неважнецкие.
В конце концов я понял – понял, что все мои угрозы были абсурдными. С тем же успехом я мог стращать фанатов «Ковентри», что нарожаю для них детей. И еще: я понял, что насилие и сопутствующая ему культура совсем непривлекательны (никто из женщин, с кем я когда-либо хотел переспать, не клюнул бы на меня тогдашнего). Главный, хоть и единственный, урок гласил, что футбол – это только игра, и нечего беситься, если твоя команда проигрывает… Хотелось бы думать, что я его усвоил. Но иногда я чувствую, что злость все еще во мне: когда на чужом поле я окружен болельщиками противника, судья ничего нам, а все им, наши не играют, а тянут резину, Адамс ошибается, и тут к воротам прорывается их центральный нападающий, а затем – со всех сторон дразнящий, ужасающий вопль… Тогда я повторяю два из трех уроков, которые в каких-то отношениях достаточны, а в каких-то нет.