Футбольная горячка
Шрифт:
Затыкание дыры
Мне, как и многим другим фанатам, трудно воспринимать год таким, какой он есть: начинающимся 1 января и завершающимся через 365 дней. Я собирался сказать, что 1980-й был годом апатичным, бесцельным, пустым, но это неправда: я имел в виду сезон 1979/80 года. Футбольные болельщики именно так и рассуждают: наш год, наша единица времени – от августа до мая; июнь и июль не в счет, особенно в годы, кончающиеся на нечетную цифру, когда нет Кубка мира и европейского чемпионата. Спросите нас о самых удачных и самых неудачных периодах жизни, и мы назовем четыре цифры. Для болельщиков «Манчестер Юнайтед» это будут 66-67, для болельщиков «Манчестер Сити» – 67-68, для болельщиков «Эвертона» – 69-70 и так далее; ничего не говорящая черточка – всего лишь дань календарю, который повсеместно используется
Нам стоило бы дать выходной в сочельник финала Кубка, чтоб мы могли собраться на праздник. Все-таки мы ведь своего рода сообщество внутри большого общества. У китайцев же есть свой Новый год, когда закрываются улицы вокруг Лестер-сквер; лондонские китайцы устраивают традиционные шествия, едят традиционную еду, и на них приходят любоваться туристы. Может, есть способ и нам отмечать окончание еще одного гнетуще-неудачного сезона, нечестное судейство, неудачные пасы назад и ужасные передачи вперед? Мы бы надевали наши чудовищные выходные рубашки, пели бы песни и скандировали всякие речевки; мы бы ели «Вагонз вилз» – излюбленное кондитерское изделие болельщиков, поскольку только его и продают на стадионах – и еще гангренозные гамбургеры; пили бы теплую, люминесцентно-оранжевую бурду из пластиковых бутылок, которую специально для подобных случаев производит фирма с названием что-то вроде «Ставрос оф Эдмонтон». А полиция следила бы, чтоб мы не выходили из рамок… ну, ладно, хватит. Эта ужасающая литания заставила меня осознать, насколько несчастна наша жизнь в течение девяти месяцев года; и когда все кончается, так хочется полновесно прожить каждый день из двенадцати отпущенных мне недель, когда я чувствую себя человеческим существом.
Футбол был всегда хребтом всей моей жизни, а в сезоне 1979/80 года и вовсе превратился в целый скелет. Весь тот сезон я вообще ничего не делал – только ходил в паб, на работу (в гараж, в окрестностях Кембриджа – на большее оказался неспособен) и прогуливался со своей девчонкой, чей курс был на год длиннее моего, а главным образом дожидался суббот и сред. Странная вещь, но «Арсенал» как будто шел навстречу моим потребностям в как можно большем количестве футбола: команда сыграла семьдесят игр за сезон, двадцать из которых так или иначе на Кубок. И каждый раз, когда я впадал в апатию, «Арсенал» считал своим долгом сыграть очередной матч.
В апреле 1980-го мне до смерти опротивела моя работа, моя неопределенность и я сам. Но стоило мне решить, что дыры в моей жизни настолько велики, что их не заткнет и футбол, как «Арсенал» совершенно обезумел, пытаясь меня развлечь: между 9 апреля и 1 мая команда сыграла шесть полуфинальных игр – четыре с «Ливерпулем» на Кубок Футбольной ассоциации и две с «Ювентусом» на Кубок обладателей Кубков. Но только одна из них – первая с «Ювентусом», состоялась в Лондоне. А остальные приходилось слушать по радио. Тот месяц мне так и запомнился: я работал, спал и ждал прямых репортажей Питера Джоунса и Брайана Батлера со стадионов «Вилла-парк», «Хилл-сборо» или «Хайфилд-роуд».
Я неблагодарный радиослушатель, но таковы все футбольные болельщики. Зрители реагируют быстрее, чем комментаторы: рев и вопли трибун на несколько секунд опережают описание события, и я, лишенный возможности видеть поле, нервничаю гораздо сильнее, чем если бы присутствовал на игре или смотрел ее по телевизору. Когда слушаешь радио, кажется, что любой удар в сторону наших ворот метит в верхний угол, каждая передача вызывает во мне панику, а каждый свободный противника попадает во вратарскую. В эпоху, предшествовавшую прямым телевизионным трансляциям, Радио-2 было единственным источником информации о кубковых подвигах «Арсенала» на выезде; я сидел и вертел настройку, переходя от станции к станции, отчаянно стараясь узнать, что же происходит на самом деле, но столь же отчаянно не желая ничего слышать. Футбол по радио – игра, сведенная к своему самому низкому общему знаменателю. Лишенный эстетического наслаждения от зрелища и сопереживания зрителей, охваченных теми же эмоциями, что и ты, и не имеющий возможности обрести чувство безопасности, поскольку не видишь, что твои защитники и вратарь находятся примерно там, где им и положено быть, ты начинаешь испытывать один голый страх. Леденящий, призрачный вой, который издавало по вечерам Радио-2, – нечто отличное от нормального восприятия игры.
Последние две из четырех финальных встреч с «Ливерпулем» чуть меня не доконали. В третьей «Арсенал» повел в счете на первой минуте и продержался следующие восемьдесят девять. Всю вечность
Лайам Брейди
Целый год я жил под угрозой того, что Лайам Брейди перейдет в другой клуб. Так американские подростки в конце пятидесятых – начале шестидесятых ждали неминуемого Апокалипсиса. Я сознавал, что это непременно случится, и все же тешил себя надеждой: целыми днями только тем и занимался, что скрупулезно читал все газеты, выискивая, не собирается ли он заключить новый контракт, или следил за его отношениями с товарищами по команде, пытаясь обнаружить хоть какой-нибудь намек на прочные связи, которые было бы трудно порвать. Я никогда не испытывал подобного чувства ни к одному игроку «Арсенала»; пять лет он был стержнем всей команды, а значит – частицей меня, и слух об его уходе постоянно витал надо мной и омрачал мне жизнь.
Некоторые мои комплексы носили объективный характер: Брейди играл в средней линии и был разыгрывающим, каких с тех пор, как он ушел из команды, «Арсенал» уже не имел. Я, наверное, удивлю тех, кто не очень разбирается в футболе, если скажу, что команды первого дивизиона пытаются обойтись без человека, который умеет пасовать. Для нас, настоящих болельщиков, это не новость: пас вышел из моды сразу после шелковых шарфиков и незадолго до брюк-"бананов". Теперь менеджеры, тренеры, а следовательно, и игроки предпочитают иные способы перемещения мяча с одной половины поля на другую: таранного типа футболисты, от которых соперники отлетают, как от стенки, за счет физической мощи проходят среднюю линию и таким образом обеспечивают продвижение мяча к нападающим своей команды. Многие – да что там многие – все болельщики об этом жалеют. Полагаю, что могу высказаться от имени всех нас: мы любили «игру в пас» – это было красиво и доставляло нам удовольствие (умелый распасовщик мог сделать такую передачу, о какой мы даже помыслить не могли, или так закрутить мяч, что трибуны ревели от восторга – совершенно непредсказуемая геометрия), но тренеры решили, что воспитывать способных на это футболистов слишком хлопотно, и отказались от игры в пас. В Англии хороших разыгрывающих осталось раз-два, и обчелся, зато костоломов – пруд пруди.
Мы переоцениваем семидесятые – те, кому сейчас за тридцать. Считаем эти годы «Золотым веком» – покупаем старые рубашки и смотрим старое видео, говорим с тоской и почтением о Кигане и Тошаке, Белле и Саммерби, Гекторе и Тодде. Но совершенно забываем, что команда Англии дважды не прошла отборочный тур Кубка мира, и не хотим вспоминать, что в любом клубе первого дивизиона были игроки, не умеющие играть в футбол (в «Арсенале» – Стори, в «Ливерпуле» – Смит, в «Челси» – Харрис). Комментаторы и журналисты сетуют на поведение нынешних профессионалов: на капризность Газзы, задиристость Фашану, драчливость «Арсенала». И снисходительно хмыкают, когда им напоминают, как цапались Ли и Хантер по пути в раздевалку, когда их удалили с поля, или как наказали Бреммера и Кигана, подравшихся во время игры за Суперкубок Англии. Игроки в семидесятых были не такими быстрыми, не такими сыгранными и, наверное, не такими техничными, но каждая команда имела кого-то, кто умел пасовать.
Лайам Брейди был одним из двух или трех лучших распасовщиков последних двух десятилетий, и уже за это его обожали все болельщики «Арсенала». Но я боготворил Лайама еще и за другое: отсеки его – и «Арсенал» изошел бы кровью (он, как и Чарли Джордж, был воспитанником юношеской команды). Плюс ко всему Брейди отличался умом. Его ум главным образом проявлялся в передаче – острой, изобретательной и всегда неожиданной. Он был балагуром: шумным, смешным, во все сующим нос (во время встречи на Кубок мира между Ирландией и Румынией, когда его друг и товарищ по «Арсеналу» Дэвид О'Лири готовился бить решающий пенальти, Брейди крикнул ему из комментаторской кабинки: «Давай, Дэвид, лепи!»). Пока я набирался академической премудрости, все больше и больше людей начинали считать, что футбол – это одно, а работа ума – совершенно иное. Так вот, Брейди был тем связующим звеном, которое соединяло оба этих понятия.