Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе
Шрифт:
Надо признать, что к этому времени Гарсия Маркес собрал огромное количество материала, необходимого ему как писателю: он многое пережил и увидел собственными глазами, записал множество историй, мифов и легенд. Теперь, когда все это уже утвердилось в сознании, начался процесс обдумывания.
— Габо, я всю жизнь мечтал иметь свою газету! Ну, не то чтобы собственную, но такую, чтобы я мог руководить ее изданием, как хочу. Теперь эта возможность есть! И ты знаешь, как я тебя люблю. Да, если б даже не любил, лучше тебя на место завредакцией
— Ты же знаешь, я без работы. А должность подходящая. И мы с тобой сработаемся, я думаю. Когда…
— И мы задавим «Эральдо»!
— Я всегда знал, что ты живешь именно этой мечтою. Надеюсь, мне не придется писать? Кто владелец и когда газета начнет выходить?
— Основатель и владелец — порядочный и богатый человек…
— Разве богатые бывают порядочными? — Габриель прищурился.
— Карахо, не валяй дурака! Хуан Давис Эчандия во мне души не чает. Считает, что мои рассказы лучше всех. Конечно, после тебя, дорогой. Правда, он считает, что ты пишешь отлично, но заумно.
— Коньо! И ты хочешь, чтобы я пошел к нему работать?
— Да работать ты будешь со мной, а главный редактор — Хайме Девис Перейра. Его ты знаешь, а он, я точно знаю, от тебя в восторге! Правда… — Альваро осекся.
— Что еще? Давай выкладывай!
— Он говорит, что ты богема. Но я ему напомнил о твоей работе в «Эральдо», и тогда он поднял руки вверх.
— Да ладно тебе. — Габриель усмехнулся. — Когда начинать и сколько положат?
— Гарантирую, что не обидят. Сегодня восьмое сентября. Думаю, через три недели. Значит, договорились, завтра пойдем к Хайме. Он будет рад! Да, забыл самое главное. Давис Эчандия купил новые типографские станки. Сейчас их устанавливают. Первое время на них будут работать гринго. А у нас при новой технике хлопот будет в сто раз меньше.
— Ладно, будем считать, что договорились.
Альваро Сепеда несколько заблуждался. Оба молодых писателя не просто работали в газете «Насьональ», они практически жили в редакции, участвуя в технологическом процессе издания обоих выпусков газеты с начала и до конца.
Вот что по этому поводу пишет Гилар: «Как вспоминает Герман Варгас — и это подтверждал сам Гарсия Маркес, — неуемные амбиции Альваро Сепеды вызвали недовольство многих сотрудников „Насьональ“, создав серьезные трудности. Сепеда много лет мечтал о том, чтобы иметь собственную газету, но когда это стало реальностью, он, по сути дела, все загубил» (15, 32).
Это был человек образованный, порядочный и невероятно требовательный в работе к себе и другим, особенно к пишущим журналистам, но его претензии и нововведения не раз служили причиной конфликтов и скандалов, вплоть до «итальянской забастовки».
— Ты, сеньор, баснословно талантлив, но еще молод! Ты не в состоянии посмотреть на себя со стороны! Ты здесь захиреешь, ты не сможешь развернуться должным образом и погибнешь, Габо! — так говорил
— Зато я — завредакцией! — Габриель пытался защищаться.
— Брось, Габо, ты только что сам говорил: в газете полный бардак! Ты завален работой, тебе некогда писать. А я нашел тебе хорошо оплачиваемую работу — редактором в самой престижной газете страны.
— «Эспектадор»… Там меня знают.
— И любят. И не забывай, что именно эта газета напечатала твой первый рассказ. И тот, кто открыл тебя, Эдуардо Саламеа Борда, нынче зам главного редактора. Он просил меня передать, что лично приглашает тебя.
— А Гильермо Кано?
— И главный редактор, и владелец газеты, ты же знаешь, это его отец — старик Габриель, твой тезка, — оба готовы хорошо платить!
— А Эдуардо не рассказывал, как все было с «Третьим смирением»? Почему он тогда его взял?
— Рассказывал. Ему понравился не столько стиль, сколько фантастический сюжет. Он сразу угадал в тебе талант. Эдуардо сначала показал рассказ своему брату Хорхе. И тот — ну что тебе говорить, наверное, это лучший писатель Колумбии — дал «добро».
— Так что, соглашаться, что ли? — В глубине души Габриель знал, что никуда не поедет, — у него не было сил на такую перемену, он не мог представить себе, как оставит Барранкилью и своих закадычных друзей.
— И не раздумывай, Габо! Правда, я должен тебе кое-что сказать. Старик Габриель Кано, когда узнал, что газета намерена пригласить тебя на работу, сказал мне: «Послушайте, Альваро, может, этот парень и талантлив, но его внешний вид — ужас что такое!» Я заверил его, что Кано в твоем лице будет иметь лучшего работника в газете, что он еще не видел такого трудягу, как ты, и т. д. Он не очень-то поверил, но через неделю пригласил меня к себе в кабинет и сказал: «А знаете, Альваро, вы оказались правы, он замечательно пишет. Спасибо вам. Тащите его сюда, в нашу газету!»
Однако Альваро Мутис так и не услышал от Гарсия Маркеса ничего определенного. Перед отлетом в Боготу он все-таки оставил Габриелю билет на самолет с открытой датой. Это было в первых числах января 1954 года. В суматохе тогдашней жизни Габриеля билет потерялся. Когда Альваро Мутис позвонил ему из кабинета главного редактора «Эспектадор», Габриель сказал, что билет у него украли и поэтому он прилететь не может. Тогда газета, по настоянию Мутиса, прислала Гарсия Маркесу другой билет. Сам же Мутис написал ему довольно резкое письмо, и тогда будущий лауреат Нобелевской премии устыдился.
Mamadores de gallo в количестве пятнадцати-двадцати человек три дня провожали Габриеля. Все отговаривали его от переезда в Боготу. Понимая, однако, что только там можно наконец всерьез попытаться издать «Палую листву», Гарсия Маркес распрощался с Барранкильей и, несмотря на свой патологический страх перед самолетами, улетел в столицу.
— Это что, все твои вещи? Плюгавый чемодан да два пакета! — с искренним изумлением произнес Мутис, который встретил Габриеля в столичном аэропорту «Течо».