Габриэла, гвоздика и корица, Амаду Жоржи

Габриэла, гвоздика и корица

на обложку

Амаду Жоржи

Шрифт:

Я скоро уезжаю из Москвы.Мне не придётся большеХодить по Красной площади,Смотреть на Мавзолей,Что светит, как маяк,Народам мира…Средь кремлёвских оконЯ не могу искать влюблённым взоромОкно той комнаты, где строит СталинГрядущее для сына моего,Для всех детей земли, для всей планеты… [14] На то была его добрая воля (но я всё равно его люблю).

Письмо Луису Карлосу Престесу из Москвы. // Литературная газета. 1952. 25 января.

Да, Амаду пережил серьёзный кризис, но

вопреки сложившемуся мнению он никогда не отказывался от идеалов юности, не пересматривал своё прошлое, никогда не выходил из компартии и не был из неё исключён. Жоржи Амаду отошёл от активной политической деятельности в качестве партийного функционера, но связей с компартией не прерывал. Никаких демаршей против Советского Союза Амаду не предпринимал, поддерживал отношения с советскими друзьями, и в 1957 году приезжал в Москву на фестиваль молодёжи и студентов. Об этом писатель неоднократно заявлял в статьях и интервью. Вот, например, что он говорил в 1987 году: «В течение многих лет я был членом партии, а свыше десяти – её активным борцом. Я счастлив и горжусь этим… Я перестал принимать активное участие в деятельности компартии, когда увидел, что не могу одновременно быть её высоким представителем и действующим в её же интересах писателем. Именно поэтому я решил сменить оружие борьбы, выбрав наиболее для меня подходящее, но я никогда не был ренегатом» [15] .

Амаду Жоржи: Я просто пишу жизнь. // Известия, 1987, 18 августа.

Нельзя не отметить мудрость советской власти по отношению к Жоржи Амаду: в его адрес не было высказано ни одного упрёка; о переживаемом писателем кризисе не упоминается вообще, так что советский читатель и понятия не имел о каком-то охлаждении Амаду к Советскому Союзу. В течение трёх лет в советской печати не появляется ни одной статьи об Амаду, вероятно, чтобы не касаться больной темы. А после 1960 года, когда Амаду с энтузиазмом приветствовал кубинскую революцию и наши успехи в космосе, о нём опять стали писать с тем же восторгом и восхищением, что и до 1956 года. Более того, если ранее в адрес Амаду иногда высказывались отдельные критические замечания, касающиеся в основном идеологической зрелости автора, то после 1956 года всякая критика, даже относительно художественных достоинств произведений Амаду, прекратилась. Создаётся впечатление, что советская власть, потеряв после разоблачений ХХ съезда значительную часть своих друзей за рубежом, боится оттолкнуть оставшихся критическими замечаниями в их адрес. Советские почитатели творчества Амаду не имели представления о том, какой разнузданной, злобной и несправедливой критике подвергался Амаду у себя на родине: правые клеймили его как «агента Кремля», левые – как ренегата, и одни и те же люди обвиняли его сначала в ангажированности, а затем в псевдонародности (в Бразилии это называется «макумба для туристов») и примитивном популизме. С другой стороны, критические замечания Амаду о нашей стране (например, протест против введения советских войск в Чехословакию) также не пропускались на страницы советской печати. Таким образом, у советского читателя складывается образ идеальных, ничем не замутнённых отношений Амаду с Советским Союзом. Доказательством развития этих отношений стала публикация «Издательством иностранной литературы» нового романа Жоржи Амаду «Габриэла, гвоздика и корица».

В Бразилии «Габриэла» вышла из печати в 1958 году и произвела эффект разорвавшейся бомбы: за две недели было продано двадцать тысяч экземпляров и сто двадцать тысяч за год – цифры для Бразилии невиданные. Книга получила двенадцать литературных премий и вызвала жесточайшие споры, восторг одних и полное неприятие других. При этом его хвалили и ругали за одно и то же: за то, что порвал с реализмом, осознал прежние заблуждения, обрёл своё место в лагере чистой поэзии, выскочил на ходу из трамвая, оставив определённый метод художественного творчества. В Советском Союзе об этих баталиях знала только кучка латиноамериканистов, а миллионы читателей ни о чём подобном не подозревали, а просто с нетерпением ждали новую книгу любимого автора. После того, как в 7-м номере «Иностранной литературы» за 1959 год была напечатана заметка о выходе книги в Бразилии, редакция была завалена письмами из всех уголков Советского Союза, индивидуальными и коллективными, с требованием публикации «Габриэлы» [16] .

Дармарос М. Жоржи Амаду и СССР. Заметки к теме. // Литература двух Америк. 2018. № 5. С. 275.

На русском языке роман вышел в 1961 году и был с восторгом встречен читателями. По словам друга Амаду Ильи Эренбурга, «Габриэлу» читают у нас, не отрываясь от книги. Мы любим Жоржи Амаду и верим в него» [17] . Надо сказать, что советские критики и литературоведы проявили в оценке романа гораздо больше прозорливости, чем их бразильские коллеги. Они с самого начала доказывали, что «Габриэла» – не результат кризиса, вызванного разоблачением «культа личности», и не демарш против СССР, а естественное развитие творческого пути писателя.

Эренбург И. Наш друг Жоржи // Литературная газета. 1962. 11

августа.

Сам Жоржи Амаду называл «полной глупостью» теорию о том, что его творчество делится на два этапа: до «Габриэлы» и после. «Нет, моё творчество едино, с первого до последнего момента…» «“Габриэла” появилась как определённый этап, но этот этап никак не соотносится с отходом от политической линии» [18] .

Что же касается «чистого искусства», то Амаду его не просто отрицал, он его ненавидел. Вот что он сказал в интервью западногерманской газете «Дойче фольксцайтунг»: «Меня возмущает безответственная болтовня тех, кто не видел слёз ребёнка, на глазах которого убили его мать. Меня возмущает, когда подобные знатоки жизни призывают: “Ах, не пачкайте литературу описанием таких кошмарных подробностей, литература – святое дело! Ах, эти подробности не имеют никакого значения перед лицом вечности”. Для меня такая болтовня – проявление подлости, ибо я как писатель вижу перед собой в первую очередь человека, его страдания. Не существует никакой вечности, которая была бы важнее человека, важнее его судьбы. Мне наплевать на такую вечность… Настоящая литература – это оружие народа. Я был и остаюсь писателем, который чувствует себя обязанным своему народу и его борьбе сегодня и до конца своих дней» [19] . Вот так: здесь и про чистое искусство, и про этапы, и про отказ от метода. Лучше не скажешь.

Raillard A. Conversando com Jorge Amado. RJ, 1990. С. 266–267.

«Амаду» значит «любимый» // За рубежом, 1970, № 27.

Как явствует из выступления на II съезде советских писателей, Амаду размышлял о национальной форме художественного произведения даже в пору «овладения методом социалистического реализма». И если выстроить в ряд все его произведения от «Страны карнавала» до «Открытия Америки турками», то видно, что из этого ряда выбивается как раз не «Габриэла», а «Подполье свободы». Но даже в этом романе, сознательно подогнанном под определённую схему, на страницы выплёскивается живая душа народа, разрушая искусственные ограничения. Например, негритянка Инасия как будто попала на страницы «Подполья свободы» из ранних романов Жоржи Амаду. Но с такой же долей вероятности эта героиня могла оказаться на страницах «Габриэлы»: Инасия даже пахнет как Габриэла – гвоздикой и корицей. Эта деталь, безусловно, доказывает, что образ «дочери народа» жил в творческом сознании писателя ещё в пору работы над «Подпольем свободы».

С другой стороны, можно ли считать «Подполье свободы» отрицательным опытом? Думаю, нет. Может быть, благодаря этому опыту он понял, что миссия писателя – раскрыть миру душу своего народа. В новом романе выразителем черт национального характера стала главная героиня – Габриэла. Она искренна, простодушна, бескорыстна, она любит жизнь во всех её проявлениях. Габриэла, как солнце, дарит тепло своего сердца окружающим, для простых людей она – песня, радость и праздник. За эти душевные качества героиню романа полюбили не только в Бразилии, но и в других странах. Нарисовав на страницах романа образ жизнерадостной и свободолюбивой мулатки Габриэлы, Амаду раскрыл душу бразильского народа для всего мира. Благодаря его таланту особое бразильское восприятие жизни стало такой же принадлежностью мировой литературы, как и «загадочная русская душа». В этом вклад Жоржи Амаду в мировую культуру.

В связи с «Габриэлой» нужно отметить ещё один факт. В этой книге со всей полнотой раскрылся неповторимый «амадовский» стиль, изящный и ироничный. Написанное сочным языком, повествование вьётся, словно изысканное кружево, и проникает в душу.

Что касается нашей страны, то Жоржи Амаду со своим новым романом органично вписался в контекст советской литературы. Атмосфера книги соответствовала ощущению свободы, которое витало в тот период в воздухе: книга вышла в 1961 году, на пике «оттепели», когда на XXII съезде был сделан ещё один шаг в разоблачении сталинизма. Но притягательность «Габриэлы» для русского читателя в другом, она глубже, фундаментальнее. Неправда, что мы с бразильцами похожи. Мы отличаемся главным – восприятием мира. Для бразильцев мир полон радости – мы воспринимаем жизнь трагически и устаём от самих себя, от этой ежедневной трагедии. Это и понятно, попробуйте оставаться оптимистом на бескрайних заснеженных просторах, где по полгода не бывает ни одного солнечного дня. Не случайно во все века на Руси больше всего любили скоморохов, юмористов и КВН: они, как и водка, помогают нам забыть о безысходности существования. А бразильцев не нужно веселить: радость живёт в них от рождения. В чём похожи наши народы, так это в равнодушном отношении к деньгам. Но причины этого равнодушия прямо противоположные. Мы не стремимся зарабатывать, потому что понимаем, что никакие деньги не сделают нас счастливыми; а бразильцы – потому, что и без денег счастливы.

Расскажу одну быль. В начале 90-х новорусский бизнесмен приехал в Бразилию, чтобы закупить большую (ну очень большую) партию обуви. И угодил как раз к карнавалу. А поскольку время для него – деньги, он хотел, чтобы обувь отгрузили как можно скорее. Но тогда бразильцам пришлось бы работать во время карнавала. Наш бизнесмен предлагал любые суммы, лишь бы заказ был выполнен. Так вот, ни один человек не согласился. Возможность потанцевать для них оказалась важнее толстой пачки долларов. И это в цивилизованном, затронутом глобализацией Рио-де-Жанейро. Чему же удивляться, что Габриэла отказалась от обеспеченного брака ради удовольствия плясать босиком на улице.