Гадальщик на камешках (сборник)
Шрифт:
— Ну а с этой что случилось? — испуганно прервал его Горе.
— И она погибла во время бомбежки. Тогда, четвертого апреля, помните, когда думали, что тревога учебная, — будто так объявляли по радио.
— Бросьте, пожалуйста, не погибла она! — прервал его Горе. — Говорю я вам, я только что видел их, я своими ушами слышал, как они разговаривали…
Трактирщик покачал головой и недоверчиво ухмыльнулся.
— Значит, то были не они. Да простит их Господь! — повторил он. — Бомба упала прямо в убежище во дворе. Дом тоже разрушен
Горе слушал трактирщика, недоуменно открыв рот, а дослушав до конца, помрачнел, вытащил платок и стал нервно утирать лицо.
— Послушай, хозяин, — начал он серьезно. — Ты, видно, решил надо мной посмеяться. Думаешь, если я выпил натощак два литра вина, то не соображаю. Но ты меня не знаешь. Если вино доброе, я и ведро выпью. У меня, хозяин, много миллионов. Жаль, связался я с этим жуликом Пэунеску. У меня ведь было все, что нужно, полный порядок…
Трактирщик робко улыбнулся и сказал как бы извиняясь:
— Может, вы чего перепутали…
— Говорю я тебе, я только что слышал, как мадам Попович и Елисавета препирались со своим жильцом…
— С господином судьей? — испуганно прервал его трактирщик. — С господином Протопопеску? Вы и с ним познакомились?
— Они все были в убежище. И я понял, о чем шла речь. Он не платил за квартиру.
Трактирщик уставился на Горе:
— А вы с чего это отправились в убежище?
— Услышал сигнал тревоги и пошел. Как все. Не сказать, что испугался, просто для порядка.
— Сегодня и тревоги-то не было, — тихо заметил трактирщик и виновато отвел глаза.
Горе беспокойно забарабанил по столу, но овладел собой и спросил:
— Вы чем сегодня кормите?
— Мясом с капустой.
— Принеси мне двойную порцию.
Трактирщик скрылся на кухне. Вспомнив, как он осенял себя крестным знамением, Горе стал хохотать, повторяя свистящим шепотом:
— Чертовы психи!
В этот момент в трактир вошла компания работяг, расселась за столом у невыбитого окна и занялась беседой. Трактирщик внес на подносе дымящееся блюдо и полбуханки хлеба.
— Сегодня пронесло, господин Костикэ, — обратился к нему один из работяг. — Всем по цуйке!
— Это была просто учебная, — вступил в разговор Горе. — Она и пяти минут не длилась. Говорят, и по радио объявляли, что учебная. Если бы я знал, не стоило и ходить в убежище.
Трактирщик вернулся за стойку и аккуратно разлил по рюмкам цуйку.
— Этот господин говорит, что сегодня была тревога, — решился он поддержать разговор.
— Учебная! — с полным ртом крикнул Горе.
— Не было, — разом сказали несколько человек. — Учебная была на прошлой неделе. Сегодня ничего не было.
— Он говорит, будто видел мадам Попович и Елисавету из большого дома с решеткой. И господина Протопопеску, жильца мадам Попович. Из того дома, где бомба упала в убежище.
Посетители стали глядеть на Горе, который, отложив до поры все свои огорчения, уплетал мясо с капустой.
— Я работал всю неделю на расчистке улицы, — заметил один работяга. — Там стоит только решетка.
— Он что-то перепутал, — сказал его товарищ.
Горе, чтобы лучше разглядеть всю компанию, повернулся к ним вместе со стулом. Потом, утерев рот и все лицо салфеткой, с сердцем кинул ее на стол и крикнул, решительно вставая:
— С кем побиться об заклад на три литра цуйки?
— Да о чем спор идет? — переспросил кто-то.
— Я покажу вам убежище, покажу мадам Попович и Елисавету, — не унимался Горе. — Зайду к ним в дом, объясню, в чем дело, и попрошу их показаться в дверях или хотя бы в окне и поговорить с вами.
Раздался смех.
— Далековато идти, — проворчал кто-то.
— Ну что, трусите? — крикнул Горе торжествующе.
— А я согласен на пари, — сказал один парень, встал и поспешно опрокинул рюмку цуйки. — Я работал в доме четырнадцать, там, где решетка.
Горе вышел на середину трактира и, улыбаясь, схватил руку парня обеими руками, — пускай все видят, что пари заключено. Потом поспешно вернулся к своему столику, взял шляпу и направился к выходу. Несколько работяг с шумом поднялись из-за своего стола и последовали за ним.
— Готовь кофе, мы сейчас вернемся! — крикнул Горе трактирщику с порога.
Как-то слишком жарко оказалось на улице. Еще только середина мая, а тротуар полыхает, как летом, думал он. И все же шел быстро и с такой мрачной решимостью, что миновал дом Пэунеску, даже на него не глянув. Рабочие хоть и догнали его, но остановить не решились. И он все шел вперед, а они — за ним, посмеиваясь. Только минут через пять молодой рабочий догнал его со словами:
— Пришли!
Горе резко остановился и бросил взгляд через плечо. Копья решетки на широком цементном постаменте устояли. Но от дома остались только каменные ступени входа; они терялись в бесформенной массе кирпича, бревен и строительного мусора.
— Это не тот дом, — сказал Горе, качая головой, и двинулся дальше.
— Дом четырнадцать здесь, — возразил молодой рабочий. — Вот и решетка…
— Мне до этого нет дела, — мрачно заявил Горе. — Я заключил пари, что покажу вам мадам Попович. Идите за мной, — прибавил он. — Уже недалеко.
И пошел дальше. Но, сделав несколько шагов, растерянно огляделся по сторонам. В воздухе пахло гарью и строительным мусором. Тротуар был разбит, а в иных местах и вовсе отсутствовал. На этой стороне улицы в радиусе десяти метров не уцелело ни одного дома. Кое-где только из остатков стен торчали обнажившиеся бревна или непонятно как висел над развалинами нелепый кусок лестницы. В досаде Горе глянул на другую сторону. Там сохранились еще несколько домов, но почти все стояли без стекол. Окна до половины были забиты досками.