Гадюка в сиропе

Донцова Дарья

Страшно расстроенная, я пошла на кухню.

– Тебе больше не нужен компьютер? – спросила Лиза.

– Нет.

– Тогда я пойду, доклад по биологии задали, надо набрать, – с тяжелым вздохом произнесла девочка.

– Поздно уже, скоро одиннадцать. Завтра в школу не идти…

– Там тридцать страниц, – пожаловалась Лизок. – В один день мне не сделать, вот я и решила писать страниц по десять в пятницу, субботу и воскресенье. Знаешь, как тяжело одним пальцем.

– Что же ты не научилась как следует?

– А не надо было, – бесхитростно

пояснила она. – Раньше мне набирали, теперь, когда папы нет…

– Тебе папа помогал?

Лизавета рассмеялась:

– Знаешь, Лампа, это жуткий секрет, но тебе я, так и быть, открою. Папа только журналистам рассказывал, что лихо управляется с техникой, ну не хотел терять имидж. Понимаешь, пишет про крутого сыщика и сам крутой – машину водит, с компьютером одной левой… Все неправда. Джип он еле-еле водил, парковаться не умел, а компьютер ненавидел, называл его «дурацкий калькулятор» и, по-моему, просто боялся. Рукописи его машинистка набирала, очень старенькая, Леокадия Сергеевна.

Внезапно мне в голову пришла гениальная мысль.

– Фамилию ее помнишь?

Лиза хихикнула:

– Жутко смешная, Рюмочкина.

Быстрее молнии я сносилась в кабинет, схватила телефонную книжку. Вот оно, Леокадия Сергеевна, Подлеонтьевский переулок, десять, и телефон. Звонить, наверное, уже неприлично, Лиза говорит, машинистка дама пожилая, небось видит седьмой сон… Но палец уже тыкал в кнопки. Я просто не доживу до утра.

Трубку она сняла сразу.

– Алле, – пробормотал бесполый старческий голос.

– Позовите, пожалуйста, Леокадию Сергеевну.

– Хто говорит? – поинтересовалось существо с той стороны провода.

– Это от Лены Разумовой.

В мембране раздался грохот, очевидно, трубку положили на столик, потом воцарилась тишина, прерываемая шорохом и легким потрескиванием. Минуты тянулись и тянулись. Да что у них там, Останкинский дворец? Анфилада из сорока комнат и зал для бальных танцев?

– Алле, – донеслось внезапно до моего слуха, – слушаете?

– Да-да, – в нетерпении ответила я.

– Леокадия… Сергеевна… велела… – с ужасающими паузами между словами завел невидимый человек.

– Что? Что велела? – поинтересовалась я.

Боже, этого субъекта хочется пнуть, чтобы он говорил чуть побыстрей.

– Велела… сказать… приходите… завтра… в… восемь… утра.

– А… – начала я.

Но трубка противно запищала. Ну надо же! То еле-еле ворочал языком, а отсоединился в долю секунды.

Покажите мне человека, который со счастливой улыбкой вскакивает в субботу в семь утра. Если таковой найдется, он заслуживает памятника при жизни. Я же сползла с кровати, проклиная все на свете. Пингва и Рамик, спавшие в кресле, лениво подняли головы и сонно глянули на меня. Весь их вид говорил: ты что, хозяйка, с дома упала? Куда в такую рань?

Подлеонтьевский переулок находится в Замоскворечье. И стоят тут в основном древние двух-трехэтажные дома, характерные для Москвы девятнадцатого века. Когда-то

они принадлежали купцам, традиционно селившимся в этой местности, но в 20-е годы нашего столетия особняки превратились в скопище коммунальных квартир, и дом номер десять не был счастливым исключением. Красивая лестница с витыми чугунными перилами привела меня к одиннадцатой квартире. Огромная обшарпанная темно-коричневая деревянная дверь щетинилась двумя звонками. Я нашла табличку «Рюмочкина», нажала три раза и стала ждать. Наконец где-то далеко загромыхало, дверь распахнулась, на пороге возник старичок, похожий на гриб-боровик, – маленький, кругленький, беленький, одетый в валенки, дубленую жилетку и вытянутый синий свитер.

– Мне Леокадию Сергеевну.

– Знаю, – бодро рявкнул «гриб» и приказал: – По коридору в сторону кухни шагом марш.

Я хмыкнула и двинулась на запах щей и кипятящегося белья. По извилистым коридорам мы добрались до последней двери, расположенной в углу.

– Прошу! – скомандовал старик.

Я толкнула дверь и очутилась в большой комнате, потолок которой терялся в небесах.

– Леночка! – радостно вскрикнула аккуратненькая благообразная старушка, сидевшая за письменным столом, где гордо возвышался компьютер. – Проходи, проходи. Как Ванечка? А Кондрат здоров?

Я в растерянности переминалась у входа. Похоже, милая бабуля не в курсе последних происшествий в семье Разумова. Она тем временем выудила очки, нацепила их на нос и разочарованно сказала:

– Вы не Леночка!

– Нет, но я ее двоюродная сестра.

– А, – вновь обрадовалась хозяйка, – вы работу принесли?

– Не совсем, – расстроила я ее. – Видите ли, какое дело, не припомните, не набирали ли вы роман Разумова «Загон с гиенами»?

Машинистка горделиво вздернула голову. В ее ушах были редкой красоты старинные серьги – розовые камеи в золотой причудливой оправе.

– Как тебя зовут, девочка?

– Евлампия.

– Ах, какое имя, старинное, чудесное…

Я терпеливо поджидала, пока улягутся восторги. Ей-богу, называться Таней, Олей или Наташей намного лучше, меня уже тошнит от восклицаний типа: «Ну надо же! И кто только дал вам такое имя?» Ответить честно: «Сама придумала» – так не верят. А объяснять всем подробно неохота.

– Милочка, – наконец утихомирилась бабуся, – я не просто перепечатываю рукописи Костика, вы ведь в курсе, что родители назвали его Константином?

Я кивнула.

– Я не одобряю смену имени, – трещала старушка, – ну да господь с этим. Небось Костя рассказывал, что я его открыла как писателя? Нет? Садитесь, садитесь.

В глазах пожилой женщины блеснул хищный огонек. Ну что остается делать пожилому человеку? Только вспоминать и хвастаться. «Старики так любят давать добрые советы, потому что не способны подавать дурные примеры», – ехидничал гениальный француз Ларошфуко. Но старушка должна проникнуться ко мне добрыми чувствами, потому я всплеснула руками и ахнула: