Гадюка
Шрифт:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
При первом случае, с бумажкой от месткома, Ольга Вячеславовна поднялась в мрачные комнаты Махорочного треста и вошла в кабинет хозяйственного директора. Он мешал ложечкой в стакане с чаем, на портфеле его лежала сдобная плюшка. У окошка шибко стучала пишбарышня. Ольга Вячеславовна так волновалась, что не обратила на нее внимания, видела только его стальные глаза. Он прочел поданную ею бумажку, подписал. Она продолжала стоять. Он сказал:
– Все, товарищ... Идите.
Это было действительно все... Когда Ольга Вячеславовна
Эту ночь провела так, что лучше не вспоминать. Наутро жильцы разглядывали ее комнату в замочную скважину, и тогда-то именно Петр Семенович Морш предложил дунуть из трубочки граммов десять йодоформу: "Бесится наша гадюка-то", - сказали на кухне. Сонечка Варенцова загадочно усмехнулась, в голубеньких глазках ее дремало спокойствие непоколебимой уверенности.
Преодолеть застенчивость труднее, чем страх смерти; но недаром Ольга Вячеславовна прошла боевую школу: надо - стало быть, надо. Ожидать случая, счастья, действовать по мелочам - где мелькнуть телесными чулочками, где поспешно выдернуть голое плечико из платья, - было не по ней. Решила: прямо пойти и все сказать ему: пусть что хочет, то и делает с ней... А так - жизни нет...
Несколько раз она сбегала вслед за ним по лестнице, чтобы здесь же, на улице, схватить его за рукав: "Я люблю вас, я погибаю..." Но каждый раз он садился в автомобиль, не замечая Зотовой среди других служащих... В эти как раз дни она запустила в Журавлева горящим примусом. Коммунальная квартира насыщалась грозовым электричеством. Сонечка Варенцова нервничала и уходила из кухни, заслышав шаги Зотовой... Шутник Владимир Львович Понизовский проник при помощи подобранного ключа в комнату Зотовой и положил ей под матрац платяную щетку, но она так и проспала ночь, ничего не заметив.
Наконец он пошел пешком со службы (автомобиль был в ремонте). Ольга Вячеславовна догнала его, резко и грубовато окликнула, - во рту, в горле пересохло. Пошла рядом, не могла поднять глаз, ступала неуклюже, топорщила локти. Секунда разлилась в вечность, ей было и жарко, и зябко, и нежно, и злобно. А он шел равнодушный, без улыбки, - строгий...
– Дело в том...
– Дело в том, - сейчас же перебил он с брезгливостью, - мне про вас говорят со всех сторон... Удивляюсь, да, да... Вы преследуете меня... Намеренье ваше понятно, - пожалуйста, не лгите, объяснений мне не нужно... Вы только забыли, что я не нэпман, слюней при виде каждого смазливого личика не распускаю. Вы показали себя на общественной работе с хорошей стороны. Мой совет - выкиньте из головы мечты о шелковых чулочках, пудрах и прочее... Из вас может выйти хороший товарищ...
Не простившись, он перешел улицу, где на тротуаре около кондитерской его взяла под руку Сонечка Варенцова. Пожимая плечами, возмущаясь, она начала что-то ему говорить. Он продолжал брезгливо морщиться, высвободил свою руку и шел, опустив тяжелую голову. Облако бензиновой гари от автобуса скрыло их от Ольги Вячеславовны.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Итак, героиней оказалась
В воскресное утро, уже описанное нами выше, когда скрипнула дверь Ольги Вячеславовны, Сонечка бросилась к себе и громко заплакала, потому что ей стало Невыносимо обидно жить в постоянном страхе. Вымывшись, Ольга Вячеславовна произнесла неизвестно к чему: "Ах, это - черт знает что" дважды - на кухне и возвращаясь к себе в комнату, - после чего она ушла со двора.
На кухне опять собрались жильцы: Петр Семенович в воскресных брюках и в новом картузике с белым верхом. Владимир Львович - небритый и веселый с перепою. Роза Абрамовна варила варенье из мирабели. Марья Афанасьевна гладила блузку. Болтали и острили. Появилась Сонечка Варенцова с запухшими глазками.
– Я больше не могу, - сказала она еще в дверях, - это должно кончиться наконец... Она меня обольет купоросом...
Владимир Львович Понизовский предложил сейчас же настричь щетины от платяной щетки и каждый день сыпать в кровать гадюке, - не выдержит, сама съедет. Петр Семенович Морш предложил химическую оборону - сероводородом или опять тот же йодоформ. Все это были мужские фантазии. Одна Марья Афанасьевна сказала дело:
– Хотя вы и на редкость скрытная, Лялечка, но признайтесь: с директором у вас оформлена связь?
– Да, - ответила Лялечка, - третьего дня мы были в загсе... Я даже настаивала на церковном, но это пока еще невозможно...
– Поживем - увидим, - блеснув лысиной, проскрипел Петр Семенович.
– Так этой гадине ползучей, - Марья Афанасьевна потрясла утюгом, этой маркитантке вы в морду швырните загсово удостоверение.
– Ой, нет... Ни за что на свете... Я так боюсь, такие тяжелые предчувствия...
– Мы будем стоять за дверью... Можете ничего не бояться...
Владимир Львович, радостный с перепою, заблеял баранчиком:
– Станем за дверью, вооруженные орудиями кухонного производства...
Лялечку уговорили.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ольга Вячеславовна вернулась в восемь часов вечера, сутулая от усталости, с землистым лицом. Заперлась у себя, села на кровать, уронив руки в колени... Одна, одна в дикой, враждебной жизни, одинока, как в минуту смерти, не нужна никому... Со вчерашнего дня ею все сильнее овладевала странная рассеянность. Так, сейчас она увидела в руках у себя велодок - и не вспомнила, когда сняла его со стены. Сидела, думала, глядя на стальную смертельную игрушку...
В дверях постучали. Ольга Вячеславовна сильно вздрогнула. Постучали сильнее. Она встала, распахнула дверь. За ней в темноту коридора, толкаясь, шарахнулись жильцы, - и кажется в руках у них были щетки, кочерги... В комнату вошла Варенцова, бледная, с поджатыми губами... Сразу же заговорила срывающимся на визг голосом:
– Это совершенное бесстыдство - лезть к человеку, который женат... Вот удостоверение из загса... Все знают, что вы - с венерическими болезнями... И вы с ними намерены делать карьеру!.. Да еще через моего законного мужа!.. Вы - сволочь!.. Вот удостоверение...