Гадюкинский мост
Шрифт:
– Командир 104-й отдельной специальной танковой роты лейтенант Суровов, вышел с территории Прибалтики из окружения. Все остальное, товарищи, извините, полностью засекречено, вплоть до спецобмундирования. Простите за невежливость, товарищ военврач, но время не ждет! На фронте прорыв, немцы в десяти километрах, госпиталь подлежит немедленной эвакуации.
– Почему мы про это ничего не знаем? – ожидаемо насторожился контрразведчик.
Предварительный план полетел к чертям, приходилось импровизировать на ходу. На данном этапе мне нужно было решить две задачи.
Первое. Выйти на контакт с представителями государства из лиц, имеющих максимум полномочий, и только после этого предъявлять доказательства появления из будущего, в цейтноте немецкого наступления, пока их не потрогают рукам, мне
Второе. Под влиянием момента я решил спасти жизни встреченных мне людей. Я не знал, природный ли феномен был виноват в моем переносе, или постарался чей-то разум, но внезапно я не захотел, чтобы коровинские школьники столько лет ухаживали за братской могилой. Тем более что выполнение данных задач вполне можно было совместить. Спасение госпиталя было бы вполне веским доказательством нашей лояльности и гарантировало повышенное внимание к его спасителям.
Оборотной стороной данного решения было вступление в бой. Но я небезосновательно считал себя хорошим профессиональным солдатом, какими являлись и мои подчиненные, и полагал, что каждый человек, принявший присяг, знает, чем это может обернуться. Что же касается противника, то немцы на их чахлых «Панцерах» II, III и IV, не говоря уж о «Чехах» типа того, что я видел в Москве, при всем желании не могли составить конкуренцию такой могучей боевой машине, как БМД-4М. Даже не будь у меня в машинах и КамАЗах Петренко нескольких десятков «Арканов», на немецкие жестянки 100-миллиметровых осколочно-фугасных снарядов хватило бы с лихвой, а тех, что от них уцелели – добили бы тридцатки. В принципе с танковым полком у меня были шансы, с батальоном мне могло бы и не повезти, но любую немецкую танковую роту я мог бы размазать в один присест. Пехоту фашистов с ее маузерами в расчет можно было не принимать вообще, семьдесят лет технического развития – это совсем не шутка!
Но сейчас требовалось решить вопрос с эвакуацией госпиталя, пока не стало слишком поздно, и как было бы идеальным эвакуироваться вместе с ним.
– Потому что у вас собственных разведподразделений нет, возможно, про вас забыли, а еще возможно, что наверху про немецкое продвижение в данном направлении еще не знают, товарищ лейтенант! Леса вокруг, а доты в Себежском УРе [7] бегать, закрывая прорывы, по ним не умеют. – С особистом я держался подчеркнуто сухо и независимо. Этой публике вообще нельзя давать себе на шею садиться, сейчас в особенности. Никогда не любил этот контингент, с тех самых времен, когда дядя Сережа за автоматные патроны мне уши крутил. А потом ещё и отцу накапал, чтобы он меня, как следует, ремнём выдрал. – Судя по тому, что вы ничего не знаете, наиболее вероятно, что штаб армии потерял управление частью соединений и не имеет достаточно достоверных данных о ситуации на нашем участке фронта. Прошу информацию ему об этом довести и требовать эвакуации. Я со своими людьми, ради ваших раненых, ее прикрою.
7
УР – укреплённый район. Себежский УР – часть так называемой «Линии Сталина», построенной по «старой» границе в 1920–1930-х годах.
– Товарищ лейтенант, можно посмотреть на ваши документы? – Хотя особист, возможно, мне и поверил, но я бы удивился, если такой вопрос мне не был бы задан.
– Нельзя, ничего интересного вы там не увидите. – Я стал невежлив и груб. – Дело в том, товарищ лейтенант, что меня тут сейчас нет. Я вам только мерещусь. Ни меня, ни моих машин, ни техники, ни нашего экспериментального обмундирования, вооружения и снаряжения вы, товарищи, на самом деле не видите. Все, что от вас требуется, это донести руководству о немцах в десяти-двадцати километрах и получить добро на эвакуацию госпиталя, а также доложить наверх, что 104-я отдельная специальная танковая рота Суровова вышла с территории Прибалтики из окружения и требует немедленной эвакуации своей совершенно секретной техники, во избежание ее захвата противником. Требуется либо восемь платформ в железнодорожном составе на станции Борисово, либо маршрут и сопровождение до другой точки эвакуации. Горючим располагаю, техника боеготова, боеприпасов для имеющейся техники с избытком.
От такой наглости непонятно кто растерялся больше – особист, не привыкший к такому пренебрежению, или интеллигентный доктор Заруцкий. Меня несло, самопроизводство в командиры роты казалось естественным. Решить наши проблемы могла только хуцпа [8] .
– Рота встанет в заслон у Гадюкинского моста. Делайте, что хотите, товарищ военврач, – напрягшийся особист бросил взгляд на стоявшего в паре шагов политрука, – но чтобы к ночи госпиталь был на станции и максимум к утру был поезд. Автотранспорта, думаю, вам не предоставят. Иначе угробите и себя, и всех своих людей.
8
Хуцпа ( – идиш) – безудержная наглость.
Далее требовалось заткнуть контрразведчика, что я и сделал, нагло ткнув ему пальцем в грудь.
– И вас это тоже касается, товарищ лейтенант. Если вы сейчас не начнете эвакуацию людей, к ночи я умываю руки. Умирать на высотах и рисковать сдачей противнику совершенно секретной техники я в таком случае не буду. Заслон просто снимется, максимум с наступлением темноты. Коли к вечеру будете на станции ожидать эшелон – до утра прикроем. Нет – уходим и следуем мимо. Наша техника и вооружение не имеют права попасть в руки немца ни при каких обстоятельствах. Я ради вас головой рискую – к стенке поставят как здрасте. Вы меня поняли?
– Да… – растерялся особист. Начальник госпиталя выглядел не менее удивленным.
Продолжив, я обратился к нему:
– Товарищ военврач второго ранга, хотел бы попросить, как начнете эвакуацию отправьте ко мне офицера связи [9] , держать нас в курсе дела. Опять же решение штаба армии по эвакуации моей матчасти тоже довести надо. Эвакуируйте раненых, не тяните, какая бы у меня техника не была совершенная – я не бог и десяток километров даже толком наблюдать не могу. Вся надежда, что немцы по шаблону сунутся к мосту, а я их там умою. А вы спасайте людей, не дайте им сгинуть напрасно. Я только ради вас тут остался, а не в тыл пилю на всех парах.
9
Лейтенант сделал ошибку, но ему повезло, термин использовался гораздо шире и раньше, чем многим кажется.
Реально расчувствовавшись от тяжести ситуации и главное – минимальных возможностей на нее повлиять, я махнул рукой и закончил разговор, глядя на людей, погибших за пятьдесят лет до моего рождения.
– Мы сделаем ради вас все, что можем, но и вы не подведите нас, товарищи. Очень на вас надеюсь. Если немцы нас обойдут – принимайте бой. До Гадюкино недалеко, интенсивную стрельбу мы услышим обязательно.
После чего развернулся и, картинно не обращая на них внимания, пошел к своей БМД.
Несмотря на то, что местность за семьдесят лет несколько изменилась, память и имеющиеся у меня карты более-менее позволяли на ней ориентироваться, даже без личного наблюдения. Те же дороги без веской причины не переносят.
Упомянутый мной в разговоре железнодорожный мост стоял на реке Чернянка в четырех километрах западнее Коровино. К моему времени деревня Гадюкино уже давным-давно приказала долго жить, однако место, где она когда-то находилась, было весьма популярным для пикников и купания среди местных пейзан, так что местность вокруг, несмотря на семьдесят лет изменений, я более-менее знал. А кроме знания местности, где я хотел бы принять бой, что мне еще было надо, с возможностями моей-то бронетехники?