Галактическая баллада
Шрифт:
– . Вот кого, уважаемые доорымилые охахохи. Нашего знаменитого и много раз прославленного И Ое. Слава И Ое.
– Ау, ау, ау!
Да, и это не была кукла. Это был И Ое, наш знакомый из Пантеона. Вот какой вершины, в прямом и переносном смысле слова, достиг И Ое. Он поднял свою правую руку ладонью наружу и приветствовал толпу. Но почему улыбка его была немного унылой?
– За это великое достижение Доорство награждает И Ое Большим желтым париком Эргона.
– Доор перегнулся и надел на голову изобретателя парик, который закрыл его лицо. И Ое поправил парик и поцеловал руку Супер-доора, который продолжал: - В то же время, Доорство приняло решение отнять
– Он сдернул парик с головы И Ое и бросил его себе под ноги.
И Ое, однако, снова поцеловал ему руку.
– Почему? И почему наш любимый И Ое, вместо того чтобы стоять сейчас рядом с вами, окруженный вашей любовью, стоит на Большой Электронной Праще, которая, как вы знаете, также является его гениальным изобретением? Я молчу. Я скорблю. Пусть объяснит сам И Ое.
В Храме наступила тишина. Если бы на этой планете были мухи, их жужжание прозвучало бы как рев реактивного самолета - но, увы, мухи давно были истреблены трудолюбивыми охахохами.
Улыбка И Ое совсем поблекла, когда он стал говорить:
– Я - И Ое, изобретатель. Я почтенно служил Доорству и через него Эргону. У меня триста восемь изобретений, триста семь из которых преследуют цель - поддержать Незыблемость Статус-кво на нашей планете... Но я, создатель дорожек Йау, совершил великий грех перед этим же Йау. Вчера, после полудня, заканчивая пробу дорожек, я передал их в святые руки Доорства, но что-то смутило меня. Мною владела нелепая мысль, ни на минуту не оставлявшая меня до тех пор, пока я не додумал ее до конца. "И Ое, говорила мне эта мысль, - не слишком ли смело используешь ты свою гениальность? Не злоупотребляешь ли ею?" Одна девиация, как вы знаете, приводит к другой, и я стал себя спрашивать, до чего дойдет Эргон с моими дорожками и что будет, когда он дойдет до... Когда я дошел до этого вопроса, со мной случился шок, и я попросил ближайшего кибер-доора отвести меня к роботу-доору Прим. Вот и все.
Храм молчал. Лица органичных колесиков были суровыми и бесстрастными.
– И Ое, - раздался мощный голос Супер-доора.
– Как следует нам поступить?
И Ое раскланялся во все стороны. Потом дернул за какой-то рычаг перед собой и выпрямился, лучезарно улыбаясь. Послышалось легкое потрескивание. Серебристые стрелы, которые окружали гениального интелохахоха, выпустили несколько молний. Около И Ое затрепетало светлое облако. В это же время купол Храма раздвинулся на две половины и над нашими головами блеснуло оранжевое небо Эргона.
И Ое - прямой, неподвижный и улыбающийся - стоял внутри светлого облака. Он поднял руку для приветствия, но в тот же миг оторвался от площадки ажурной башни и стал возноситься - сначала медленно, а потом все быстрее, до тех пор, пока не вылетел как снаряд через открытый купол и исчез в оранжевом небе.
– Юй Оа, что произошло?
– прошептал я, изумленный, - Ничего особенного, - сказал Юй Оа.
– Он перенесся на Селену-2.
– Господи!
– Тс-с!
Купол закрылся. Супер-доор поднял руки над головой:
– Велика эта наша жертва, дооры и охахохи. Скорбя сердцем, мы приносим ее Йау. Мы лишились гениальной головы, прекрасного эргонца... Мы безутешны, Плачьте, дооры! Плачьте, охахохи!
Супер-доор ударил себя кулаком в грудь и первым заплакал, Дооры последовали его примеру. Вскоре золотой пол Храма был по колено залит слезами. Слышался и миллионный плач охахохов снаружи... А на меня нахлынуло так много и таких свирепых девиаций, что если бы эргонцы их обнаружили, я вылетел бы из купола, наверное, со значительно большей скоростью и более скромными церемониями.
– Достаточно, - поднял руку Супер-доор и слезы мгновенно высохли, а лица озарились вечными улыбками.
– Слава Йау и Мне!
Церемония закончилась. Доорство направилось к воротам Храма. Пошли и мы с моими превенианскими и эргонскими друзьями.
Толпа охахохов на площади стала редеть. Мы пошли по улице, которая вела к дому Юй Оа. Перед глазами у меня было темно. Девиации продолжали бушевать в моей голове. Нет, я не скорбел о И Ое, он заслужил свою участь, черт побери. Я даже сожалел о том, что наши земные изобретатели подобных штучек не возносятся как он, а радуются деньгам и уважению, в то время как рак все еще пожирает человечество. Девиации породила у меня картина Великого Доорства, которая никак не уходила из памяти.
Я попытался перескочить на соседнюю коричневую дорожку, где шел Юй Оа, для того, чтобы задать ему несколько вопросов, но, к великому удивлению, мне это не удалось. Невидимая сила откинула меня назад. Я повторил свою попытку - тот же результат. Боже мой, дорожки Йау начали действовать! Я посмотрел на Юй.Оа, и он как бы в ответ кивнул мне. Хорошо, сказал я себе, что над нашими головами, по крайней мере, нет силовых полей, иначе мы навсегда остались бы на Эргоне.
Меж тем охахохи, заполнившие улицы, тоже почувствовали дорожки, потому что вскоре послышались радостные крики в честь Доорства и И Ое. Потом крики усилились и слились во всеобщий рев энтузиазма. Охахохи подпрыгивали и кричали - правда, медленно, как делали все, - а лица их светились безумной радостью. Одни пытались обнять соседей, но, откинутые магнитной стеной, впадали в еще более сумасшедший экстаз; другие брыкались и били ногами в избытке чувств; третьи, прислонившись к силовым стенам, смеялись от счастья. Каждый уже имел свою собственную дорожку Йау... Охахохи были счастливы.
Но были среди них и такие, которые не кричали и не улыбались.
Эти редкие экземпляры шли по своим дорожкам, низко наклонив головы, и их никто не замечал в общей суете. Когда один такой охахох поравнялся со мной, я спросил его:
– Фелиситеанин, почему ты не радуешься?
Он посмотрел на меня мутными глазами, потерянными и печальными, печальнее даже глаз превсииан, и пробормотал:
– Все кончено... Поздно, поздно.
Он остановился и осмотрелся. Вокруг бушевала толпа его собратьев, а он стоял, застыв в безмерном отчаянии. Потом он протянул руку влево, затем вправо, словно хотел увериться, что не может никого коснуться. Наконец, резким движением, обеими руками схватился за коричневый круг на своей груди и разорвал его. И еще более резким движением бросился на невидимую силовую стену. Эффект был таким же, как и в экспериментальной лаборатории Пантеона: короткий треск, ослепительный блеск и охахох исчез, Я стоял, потрясенный, теряя силы.
– Луи, - услышал я голос Ртэслри в общем шуме, - Луи, идите вперед и улыбайтесь!
Я пошел, но улыбаться не мог. Лала Ки побледнела и шла медленно, временами хватаясь за силовые стены. Странно было, что Юй Оа и его супруга тоже не улыбались. Мадам Оа в какой-то момент презрительно сощурилась.
– Самоубийцы, - сказала она громко.
– Я им не сочувствую. Они могли бы бороться и умереть достойно, Следуя как бы примеру первого самоубийцы, появились и другие.
То здесь, то там в толпе раздавался крик отчаяния и вспыхивал огонек света - как будто появлялись и угасали последние искорки разума на этой счастливой планете... Но крики усиливались. Кто-то запел и вскоре весь Фелисите подхватил эту песню: