Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн
Шрифт:
* * *
— Киреев, взводный, слушай меня… — хрипел Куница, нарушая первое правило штрафбата, — никаких имен и фамилий, никаких прежних званий — только клички до полного искупления кровью или смертью. Чтоб, значит, постоянно помнили, где находятся… Мы, то есть.
Впрочем, нашему ротному Командиру, теперь можно сказать — бывшему, уже было чихать на все правила, постановления и уставы. Силовые поля по грудь раздавили всю нижнюю часть туловища, смешав в кровавый винегрет плоть, металлы и бронепластик. Как он ухитрился выскочить — уму непостижимо. Если бы не инъекции из покореженного броника, первый
Он лежал на земле, лицевой щиток гермошлема был приподнят. Я тоже приподнял свой, вдохнул нефильтрованного воздуха Казачка и, как обычно, в первые мгновения «поплыл» от ударивших по лицу запахов, звуков и света.
Крепко, до боли, зажмурив глаза, я справился с собой и рывком, внутренним усилием вернул мир в нормальное состояние.
Наклонился к нему. Отчетливо увидел запавшее, пепельно–серое, словно уже неживое лицо, на котором передние зубы выдавались вперед еще больше. На узеньком лбу виднелись мелкие бисеринки пота, хотя и они не придавали ему вид живого. Просто роса…
Он умирал. Но держался хорошо, по–мужски, не канючил и не скулил. Я же говорил, Куница, хоть и долдон, но не трус и не сволочь. Видимо, согласился пойти в штрафбат офицер–воспитателем, польстившись на утроенный оклад жалованья и выслугу один месяц за шесть… Интересно, у него есть семья?
Когда я подумал об этом, мне почему–то показалось, что у него обязательно должна быть большая семья и много детишек… И нарядный двухэтажный домик с чистеньким палисадничком в тихом пригороде… Вот какая чепуха лезла в голову… О мертвых — или хорошо, или ничего… А об умирающих?
— Слушай меня, Киреев… Какие потери, доложить…
— Из штрафников — одиннадцать человек погибших, из состава офицер–надзирателей — один, лейтенант Джефри, — доложил я, из деликатности не включая самого ротного в этот список.
— Двое, Киреев, двое… — уточнил он, кривя губы от боли.
— Что, господин первый лейтенант?
— Из офицеров — двое… — повторил он. — Меня тоже можешь не считать… Так… Я помню, ты же до штрафбата был офицером десанта, капитаном… Так что с батальоном справишься… Справишься?
— Так точно, господин офицер–воспитатель!
— Брось, не козыряй, не до этого… Оставляю тебя за комбата… Приказом по батальону…
— Из офицеров же остался Гнус… виноват, первый лейтенант Хиггрес, — напомнил я.
Куница презрительно поморщился. Если только это была не очередная гримаса боли.
На Гнуса, действительно, было мало надежды. После столкновения с «гайкой» он пребывал в полной прострации, маячил сейчас неподалеку, ни на что не обращая внимания. Это было его первое десантирование, вообще первое участие в боевых действиях, да и офицер–то из нашего главного идеолога и подпевалы комбата, как из дерьма пуля, об этом все уже давно догадались. Куница, в отличие от него, хотя бы обладал кое–каким боевым опытом…
— Ты остаешься за командира, я приказываю… горячо шептал ротный. — Выводи людей на точку возврата, капитан… Ты — сможешь, я знаю… Выводи…
Он говорил все тише и тише, а потом вдруг прикрыл глаза, и я по–настоящему испугался. Мне на мгновение
Куница, первый лейтенант Вадим Куницын, пересилил себя. Снова открыл глаза, глянул на меня, как показалось, с недоумением.
— Координаты, лейтенант! — поспешил я напомнить. — Координаты точки возврата!
— Да, координаты… — снова скривился он. — Фиксируй… Долгота — 14 978…
Я зафиксировал. Во–первых, забил в компьютер броника, во–вторых, просто запомнил. Для любого десантника точка возврата — это как спасательная шлюпка для древних моряков. Именно оттуда, в случае неудачи, производится эвакуация уцелевших. Это, по сути, последняя надежда.
Механика этого дела, в общем, простая. В самый напряженный момент орбитальной атаки, когда противнику не до того, в укромную, глухую точку планеты сбрасывается «маяк». Так как он находится в неработающем состоянии, то обнаружить его противник не может даже в случае самой неблагоприятной ситуации для атакующих, когда враг сохранил полное господство над планетой. Уцелевшие десантники, достигнув точки возврата, сами активируют «маяк», вызывая эвакуационный транспорт. Даже если вся их связь не работает, все частоты и волны перекрыты «глушилками» и «искажателями», сигнал «маяка» все равно пробьется, он устроен по принципу мощного одноразового импульса, перекрыть который просто невозможно. Ну, чем не спасательный круг или парашют для пилотов в те времена, когда антиграв–поясов еще не было?
Конечно, в обычных десантных подразделениях координаты точки возврата знает каждый солдат, но у штрафников она известна только «оводам». Не знаю, может, кто–то из штабных рассудил, что это будет дополнительным стимулом для «контингента» беречь своих офицеров? С них станется…
— Капитан, ты здесь? Ничего не вижу, только что видел, а теперь — ничего… Пустота… Серая пустота… — еле слышно прошелестел Куница. — Капитан, Сергей… ты где?
«Это он мне? — я не сразу понял. Отвык уже от своего бывшего звания и собственного имени… Тоже чуть не сказал — бывшего».
— Я здесь, я слушаю! — поспешил отозваться я.
— Слушай, капитан… Ты в Бога веришь?
— Не знаю, — честно ответил я. — Вряд ли. Сейчас — вряд ли…
— Вот и я не знаю… До сих пор не знаю… — эти слова я даже не услышал, а, скорее, понял.
Потом он умер.
Его глаза еще долго оставались открытыми и напряженными, словно он продолжал всматриваться в непонятную пустоту, пока кто–то, кажется Рваный, не догадался прикрыть ему веки.
В сущности, нам редко приходится хоронить людей с уцелевшей головой и глазами, на которых остались несожженные веки…
Сетевой еженедельник «Космогония»
№ 34(1464) от 5 июля 2181 г.
Из статьи обозревателя Цезаря Камилина
«Христос, Магомет, Шива
и прочие религиозные экстремисты».
За восемь лет до высадки на Казачок
…Кто сейчас помнит, что в первооснове канонические тексты «Евангелия» написаны от Луки, от Матфея, от Марка и от Иоанна? Наш многоуважаемый обыватель вполне удовлетворен двумя священными текстами — от доктора Розенталя и от профессора Янушевского. Эти ученые мужи не отличались святым житием, но зато в понимании политкорректности могли дать сто очков вперед любому апостолу.